Флэшмен на острие удара
Шрифт:
— Горький это будет смех, — говорит Кутебар. — Клянусь шайтаном, это будет последний смех в нашей жизни.
Спору нет, дискуссия у них получилась на славу, только вот во мне она не пробуждала особого интереса, сведясь к теме русских и месячного срока. А ведь главное было — решить, как переправить старину Флэши в Индию, и я рискнул вновь поднять эту тему. Но Якуб-бек разочаровал меня.
— Ты поедешь туда, не сомневайся, но несколько дней не составят разницы. Тем временем мы должны решить, как нам быть, и будет лучше, если твои вожди в Индии будут знать об этом. Это позволит им лучше приготовиться. Пока же, о Флэшмен-багадур, кровный брат мой, наслаждайся покоем среди нас.
Возразить было нечего, и следующие три дня я бродил по лагерю, видя, как прибывают и отбывают посланцы да подъезжают все новые шайки конных. Путь они держали со всех областей Красных песков и не только — вплоть до Белых песков под Хивой, Заравшана и границ Бухары. Здесь были узбеки с плоскими желтыми лицами и скальповыми прядями, смуглые, худые таджики и узкоглазые монголы — жутковатого вида народ с длинными клинками и кривыми ногами. Вскоре в одной нашей долине собралось до пяти тысяч всадников. Но представляя, как эти дикие орды ринутся против пушек и организованных стрелков, ты понимал всю безнадежность этого предприятия. Нужно было быть чем-то большим, чем Шелк, чтобы найти выход из такого положения.
Удивительная молодая женщина — рыдает, словно ребенок, над ранами Якуба в ночь нашего спасения и держится среди мужчин на совете так уверенно (и начальственно), как мэйферская мамка. А для горячих парней вроде меня это еще и ходячее искушение, поэтому я все эти три дня старался держаться от нее подальше. Недурно было бы поразвлечься с такой ночку-другую, но тут ведь замешан и Якуб-бек. А кроме прочего, должен признаться: было в этой привлекательной штучке нечто, заставлявшее меня чувствовать себя не в своей тарелке. Я стараюсь держаться подальше от сильных, умных женщин, какими бы соблазнительными те ни казались, а дочь Ко Дали была слишком сильна и умна, чтобы расслабляться. И мне предстояло убедиться в этом на собственной шкуре: бог мой, в какой переплет я попал благодаря этой китайской чертовке!
Как уже говорилось, я изнывал от безделья, теряя терпение с каждым часом. Мне хотелось отбыть в Индию, а с каждым днем близился момент, когда эти русские скоты (с Игнатьевым во главе, без сомнения) хлынут из форта Раим в долину Сырдарьи: пушки, казаки, пехота и прочая, — и затопят всю округу Коканда. Мне манилось оказаться к тому времени подальше отсюда, на пути в Индию и к славе. Якуб и его обросшие ребята могут воевать с русскими как их душеньке угодно. Хотя он со своими таджиками и узбеками не сделал мне ничего плохого, и зла я им не желал, их судьба меня мало волновала, стоит только мне свалить отсюда. Но Якуб-бек все еще не определился, как быть. Он просил о поддержке своего суверена, Бузург-хана, но тот не спешил, и Якуб, подстрекаемый Кутебаром, стал склоняться к предложению Шелк предпринять отчаянный бросок на противника, прежде чем те вышли из форта Раим с полным комплектом припасов. Затея, разумеется, была чокнутой, но, по его мнению, урон от нападения на берегу мог получиться большим, чем от атаки на марше. «Удачи, — думаю. — Дайте мне только прежде коня и охрану, и я, махая ручкой, искренне пожелаю удачи вашему предприятию».
И так бы тому и быть, если бы не адская изворотливость этой треклятой кошатницы. Прав был Кутебар: Ко Дали стоило выбить из нее дурь еще в детстве.
Случилось это на четвертый день. Я слонялся по маленькому базарчику, совершенствуя свой персидский изучением девяносто девяти имен Аллаха (сотое известно только бактрийским верблюдам — именно поэтому у них такой заносчивый вид) под руководством одного охранника караванов (а по случаю, их грабителя) из Астрабада, когда, прибежал запыхавшийся Кутебар, чтобы тотчас же отвести меня к Якуб-беку. Я пошел, не подозревая ничего дурного, и обнаружил его в беседке вместе с Сагиб-ханом и еще двумя гостями, расположившимися вокруг столика для кофе. Дочь Ко Дали держалась поодаль; она слушала, не говоря ни слова, и кормила котенка сладким желе. Якуб, члены которого оправились настолько, что он мог двигаться только с едва заметной скованностью, от волнения был натянут как тетива. С радостной улыбкой он приветственно коснулся моей руки и жестом предложил сесть.
— Новости, Флэшмен-багатур! Русские корабли с порохом прибывают завтра. Они грузятся в Токмаке: пароход «Обручев» и транспорт [114]«Михаил», — и к вечеру бросят якорь у устья Сырдарьи, везя в своих трюмах весь порох, все патроны и все припасы для артиллерии! На следующее утро их груз распределится между русскими войсками, имеющих на данный момент по каких-нибудь двадцать зарядов на ружье. — Якуб радостно потер руки. — Понимаешь, что все это значит, англичанин? Аллах — да будет благословенно его имя — предает их в наши руки!
Я не мог понять, к чему он клонит, но Сагиб-хан просветил меня.
— Если вывести из строя два этих корабля, — говорит он, — русская армия не пойдет в этом году по Сырдарье. Кому страшен медведь без его когтей?
— Так же как не будет в этом году и нападения на Индию! — восклицает Якуб. — Что ты на это скажешь, Флэшмен?
Новость, ясное дело, была важная, и логика бесспорная, насколько можно судить: без боеприпасов русские не выступят. Вот только с моей непредвзятой точки зрения оставался еще один вопрос:
— А вы способны это устроить?
Якуб с усмешкой посмотрел на меня, и что-то в этой довольной бандитской физиономии заставило мои потроха сжаться в болезненном предчувствии.
— Это ты нам должен сказать, — говорит он. — Воистину, сам Аллах послал тебя сюда. — Теперь слушай. То, что я тебе сказал, — все верно: каждый раб на берегу у форта Раим, разгружающий и переносящий грузы для этих русских скотов, — наш человек, будь то мужчина или женщина. Так что ни единое слово, ни единый шаг там не делается без того, чтобы нам не стало о нем известно. Мы знаем про все припасы, сложенные на берегу, вплоть до последнего зернышка риса и до последней конской подковы. Знаем и то, что как только суда с боеприпасами бросят якорь у форта Раим, сторожевые корабли окружат их со всех сторон, и даже рыба не сможет проскользнуть мимо незамеченной. Так что у нас не будет ни единого шанса взорвать или сжечь их путем штурма или неожиданной атаки.
По-моему, это было весьма здравое суждение, но Якуб продолжил, с довольным видом перейдя к другой возможности.
— Также не можем мы рассчитывать на то, чтобы доставить даже самую легкую из имеющихся у нас жалких пушек на позицию, с которой можно достать до кораблей. Что же остается? — Он торжествующе улыбнулся и извлек спрятанный на груди свиток, исписанный по-русски. Выглядела эта бумага как список.
— Не говорил ли я, что у нас нет недостатка в шпионах? Вот перечень припасов и снаряжения, уже выгруженного на берег и сложенного под навесами. Моя заботливая Шелк, — он поклонился в ее направлении, — перевела его и обнаружила очень интересный пункт. Вот он — слушай, и благословляй имя своего собственного народа, от которого и прибыл этот дар, — пункт этот гласит: «Двадцать установок английских ракетных снарядов; двести ящиков с припасами к ним».
Он замолчал, глядя на меня горящими глазами, и я понял, что все они чего-то ждут от Флэши.
— Ракеты Конгрива? — говорю я. — Ну, это…
— Какова дальность стрельбы этими ракетами? — спрашивает Якуб-бек.
— Ну, мили две примерно, — кое-какие знания о системе Конгрива я вынес в свое время из Вулвича. — На такой дистанции о точности не стоит, конечно, даже мечтать; если хотите попасть, то полмили, ну три четверти — самое большее, однако…