Флэшмен
Шрифт:
Это не пошло даром, так как мундир Одиннадцатого я получил с удивительной быстротой. Я отнес это на счет дяди, не имея понятия, что за последние несколько месяцев из полка шел устойчивый отток офицеров: кого перевели, кого продали, кого назначили в другое место, — и все по причине того самого лорда Кардигана, о котором говорил дядя. Будь я постарше, и вращайся в правильных кругах, то наверняка услышал бы о нем, на те несколько недель пока я дожидался патента, отец услал меня в Лестершир, а те несколько дней, которые я пробыл в столице, я был предоставлен сам себе
Как бы то ни было, вскоре мне предстояло многое узнать о лорде Кардигане.
В последние дни перед отправкой, я, хотя и был занят приобретением мундиров вкупе с жутким количеством различных мелких принадлежностей, которые офицеру полагалась иметь в те годы — не то, что сейчас, — покупкой пары лошадей и упорядочением вопросов моего содержания, находил все-таки время для мыслей о мисс Джуди. Тот случай, как я обнаружил, только разжег мой аппетит к ней. Я пытался удовлетворить его с одной селянкой в Лестершире и с молодой шлюшкой в Ковент-Гардене, но первая воняла, а вторая успела обчистить мои карманы, и ни одна из них не могла послужить достойной заменой. Я хотел Джуди так же сильно, как злился на нее, но с момента нашей ссоры она избегала меня, и при встречах в доме делала вид, что не замечает Гарри Флэшмена.
Наконец, это мне надоело, и вечером накануне отъезда я снова пришел в ее комнату, убедившись, что сатрапа нет дома. Она читала, и выглядела чертовски обольстительно в своем светло-зеленом пеньюаре. Я был слегка навеселе, и при виде ее белоснежных плеч и алых губ по спине у меня пробежала знакомая искра возбуждения.
— Что вам угодно? — ледяным тоном спросила она. Я ожидал подобного приема и заготовил речь.
— Я пришел извиниться, — ответил я с видом побитой собаки. — Завтра я уезжаю, и прежде чем это случится, мне хотелось бы попросить у вас прощения за сказанные мной слова. Я сожалею, Джуди, искренне сожалею. Я вел себя как хам… как подлец… и … готов сделать все, чтобы загладить свою вину. Это все.
Она отложила книгу и развернулась на стуле лицом ко мне. Взгляд ее по-прежнему был холоден, и она не проронила ни слова. Я помялся, как застенчивый школяр, — мне хорошо было видно мое отражение в зеркале, висящем у нее за спиной, позволявшем наблюдать за ходом спектакля, — и снова выразил свое сожаление.
— Ну ладно, — сказала она, наконец, — Вы сожалеете. И есть о чем.
Я хранил молчание, отведя глаза в сторону.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — Доброй ночи.
— Пожалуйста, Джуди, — отчаянно взмолился я. — Вы так жестоки. Если я вел себя как мужлан…
— Именно так и было.
— … Это потому что я был вне себя от боли и ярости, и не понимал, почему… почему вы не позволяете мне… — оставив мысль недосказанной, я принялся разглагольствовать о том, что никогда прежде не
— Вот почему я хотел снова увидеть вас… и сказать вам. И попросить у вас прощения.
Коротко поклонившись, я направился к двери, прикидывая, как я остановлюсь и повернусь к ней, если она сама меня не остановит. Но она приняла все за чистую монету.
— Гарри, — сказала она, едва я коснулся ручки.
Я повернулся. На губах ее играла легкая улыбка, взгляд был печален. Потом она встряхнула головой, и улыбнулась по настоящему.
— Хорошо, Гарри, если тебе нужно мое прощение за случившееся, я даю тебе его. Мы не станем говорить…
— Джуди! — я одним скачком оказался рядом с ней, сияя, как спасенный грешник. — О, Джуди! Спасибо! — И решительным движением протянул ей руку.
Она встала и взяла мою руку, продолжая улыбаться, но в ее глазах не было и намека на прежнее необузданное желание. Джуди выглядела величественной и снисходительной, как строгая тетя, разговаривающая с легкомысленным племянником. Племянником, склонным к инцесту, как ей прекрасно было известно.
— Джуди, — обратился я к ней, не выпуская ее ладонь. — Мы расстаемся друзьями?
— Если хочешь, — сказала она, пытаясь высвободить руку. — До свидания, Гарри, и удачи.
Я шагнул вперед и поцеловал ей руку. Она, казалось, не возражала. Сдуру я решил, что дело в шляпе.
— Джуди! — начал я опять. — Вы прекрасны. Я люблю вас, Джуди. Если бы вы только знали, что вы олицетворяете в себе все, что я ценю в женщинах. О, Джуди, в вас все прекрасно: и зад, и животик, и бюст. Я люблю вас.
И я притянул ее к себе. Она вырвалась и отпрянула от меня.
— Нет! — в голосе ее звенела сталь.
— Какого черта! Почему нет? — вскричал я.
— Убирайся! — заявила она, побледнев и буравя меня глазами, как парой кинжалов. — Спокойной ночи!
— К черту спокойную ночь, — ответил я. — Я полагал, мы расстаемся друзьями? Что это все не очень по-дружески, разве нет?
Джуди не отрывала от меня глаз. Ее грудь, как написали бы авторы дамских романов, «вздымалась», но если бы им довелось увидеть, как она вздымалась в неглиже Джуди, им пришлось бы задуматься, подыскивая новый способ, чтобы описать волнение женщины.
— Я была столь глупа, что на минуту поверила тебе, — говорит она. — Убирайся прочь из моей комнаты тотчас же!
— Все в свое время, — отвечаю я, и молниеносным движением обхватываю ее за талию.
Она стала отбиваться, но я не сдавался, и мы вместе повалились на кровать. Я ощущал ее близость, и это сводило меня с ума. Перехватив ее кисть, когда она, как дикая тигрица, еще раз попыталась ударить меня, я попытался поцеловать ее, но она из всех сил укусила меня за губу.