Флэшмен
Шрифт:
Я закричал и отпрянул, держась за рот, а она, тяжело дыша от ярости, схватила китайскую тарелку и запустила ею в меня. Тарелка пролетела мимо, но в результате я совершенно вышел из себя.
— Ах ты дрянь! — взревел я, и со всей силы ударил ее по лицу. Она пошатнулась, и я ударил еще раз. Джуди упала, перекатилась через кровать и рухнула на пол с другой ее стороны. Я завертел головой, ища трость или хлыст, поскольку был в бешенстве и готов был разорвать ее на части. Но под рукой ничего не оказалось, и в тот момент, когда я обогнул кровать, в голове у меня мелькнула мысль, что в доме полно слуг, и сведение окончательных счетов с мисс Джуди лучше отложить на более удобное время.
Я стоял над ней, метая громы и молнии. Она поднялась, цепляясь за кресло и держась за лицо. Ей изрядно досталось.
— Ты трус, — только и повторяла она. — Ты трус!
— Разве это трусость — преподать урок нахальной шлюхе? — говорю я. — Может еще добавить?
Она плакала, — без рыданий, только слезы текли по щекам. Она с трудом дошла до стула у зеркала, села и посмотрела на свое отражение. Я продолжал изрыгать проклятия, обзывая ее всеми именами, какие только мог приплести, но Джуди, не обращая на меня внимания, принялась, орудуя заячьей лапкой, припудривать страшный кровоподтек на лице. Она не проронила ни слова.
— Ну и ладно, будь ты проклята! — отрезал я и захлопнул за собой дверь комнаты. Меня трясло от ярости и боли в губе, которая сильно кровоточила, напоминая, что она сторицей отплатила мне за удар. Но и ей кое-что перепало в свой черед, если уж на то пошло: не скоро ей удастся забыть Гарри Флэшмена.
Одиннадцатый легкий драгунский к этому времени только-только вернулся из Индии, где нес службу со времен, когда меня еще на свете не было. Это был боевой полк, и являлся, — я говорю это не из чувства полковой гордости, которой я никогда не имел, а только ради констатации факта — может быть самой лучшей конной частью Англии, если не всего мира. И все же офицеры растекались из него, словно вода сквозь пальцы. Причиной был Джеймс Браднелл, граф Кардиган.
Вы, разумеется, наслышаны о нем. Скандалы в полку, атака Легкой бригады, тщеславие, тупость и чудачества этого человека вошли в историю. Как большая часть вошедших в историю фактов, они основываются на истине. Но я знал его, наверное, как никто другой из офицеров, и нашел его веселым, пугающим, мстительным, очаровательным и невероятно опасным человеком. Нет сомнений, что он был дураком от бога, но не стоит винить его в поражении при Балаклаве — в нем повинны Раглан и Эйри. А еще он был заносчив, как никто другой, и безгранично уверен в своей непогрешимости, даже когда его пустоголовость стала очевидной для всех. Такой у него был пунктик, ключ к его характеру: ни при каких обстоятельствах он не может оказаться неправ.
Говорят, что Кардиган был хотя бы отважен. Ерунда. Он был просто глуп, так глуп, что не способен был бояться. Страх — это эмоция, а все его эмоции умещались между животом и коленями, не достигая рассудка, и ему этого вполне хватало.
При этом всем его ни в коем случае нельзя назвать плохим солдатом. Кое-что из того, что считается недостатком для обычного человека, для военного является достоинством: например, тупость, самоуверенность, узколобость. Все три эти черты пышно расцветали в Кардигане, дополняясь мелочностью и аккуратностью. Он был перфекционистом, и кавалерийский устав заменял ему Библию. Все, что заключалось под обложкой этой книжицы, он исполнял или стремился исполнить с невероятным старанием, и помоги Господь тому, кто осмелится встать у него на пути к этой цели. Из него вышел бы первоклассный строевой сержант — только человек, способный проникнуть в такие неизведанные глубины глупости, мог повести шесть полков в долину Балаклавы.
То, что я уделил здесь определенное место этому человеку, происходит по причине того, что ему довелось сыграть немалую роль в карьере Гарри Флэшмена, и впредь главной моей целью будет показать, как Флэшмен из книги «Школьные годы Тома Брауна» превратился в прославленного Флэшмена, которому отведены четыре дюйма в справочнике «Кто есть кто?», и с годами становился значительно большей сволочью, чем в начале. Должен сказать, что он стал мне хорошим другом, хотя никогда не понимал меня, что, конечно, неудивительно. Я предпринимал все меры, чтобы этого не случилось.
К моменту встречи с ним в Кентербери я немало времени посвятил размышлениям над тем, как мне вести себя в армии. Укоренившееся во мне стремление к приятным и не всегда безобидным развлечениям мои современники, — вознося хвалу Господу по воскресеньям и строя козни своим братьям по Христу в остальные дни недели, — благочестиво называли не иначе как греховным. Но я всегда знал, как вести себя с начальством и сиять в его глазах, — эту мою черту еще Хьюз подметил, черт его побери. Так что и здесь я оказался на высоте, и хоть к тому времени я и немного знал о Кардигане, сумел сообразить, что внешний лоск он ценит превыше всего, поэтому сразу по прибытии в Кентербери принял соответствующие меры.
В штаб полка я прикатил в открытой коляске, сияя новеньким мундиром. За мной следовали мои лошади и повозка с имуществом. К несчастью, Кардиган не увидел моего въезда, но, по всей видимости, ему все передали, так что когда я предстал перед ним в его канцелярии, он пребывал в прекрасном расположении духа.
— Ну-ну, — произнес он, пожав мне руку. — Вот и мистер Фвэшмен. ‘ад видеть, сэр. Доб’о пожаловать в полк. Неду’ная вып’авка, а, Джонс? — обратился он к стоящему рядом офицеру. — Истинное удовольствие лицезреть сп’авного офицера. Какой у вас рост, мистер Фвэшмен?
— Шесть футов, сэр, — ответил я, что было достаточно точно.
— Ну-ну. И сколько вы весите, сэр?
Точно я не знал, но высказал предположение, что где-то двенадцать с половиной стоунов.
— Тяжеловат для легкого д’агуна, — заявил он, качая головой. — Но это не так ст’ашно. У вас отличная фигура, мистер Фвэшмен, да и вып’авка прекрасная. Несите службу хорошо, и мы отлично с’аботаемся. В каких краях вы охотились?
— В Лестершире, милорд.
— Лучше и быть не может, — воскликнул он. — А, Джонс? Очень хорошо, мистер Фвэшмен, буду ‘ад снова видеть вас. Ну-ну.
Могу сказать, что за всю мою жизнь никто не был так чертовски обходителен со мной, за исключением подхалимов вроде Спидиката, которые не в счет. Лорд произвел на меня прекрасное впечатление, правда, я не догадывался, что видел его в хороший час. В таком настроении Кардиган выглядел и вел себя довольно обворожительно. Выше меня, прямой, как пика, он был очень худым, непропорционально даже своим рукам. Хотя ему едва перевалило за сорок, у него уже была большая лысина, зато густая шевелюра за ушами и роскошные бакенбарды. У него был крючковатый нос, а синие глаза, выпуклые и немигающие, смотрели на окружающий мир с безмятежностью, свойственной знати, гордящейся, что даже самый далекий из их предков, и тот родился аристократом. Это был взгляд, за который любой выскочка готов отдать полжизни, взор избалованного дитя фортуны, беспрекословно уверенного в своей правоте и в том, что этот мир создан исключительно для его удовольствия. Взгляд, который в баранью дугу сворачивает подчиненных и служит поводом для революций. Этот его взгляд я увидел тогда, и он оставался неизменным все время нашего знакомства, даже во время переклички на Кадык-Койских высотах, когда гробовое молчание в ответ на названные имена засвидетельствовало потерю более чем пятисот из его подчиненных. [9] «Тут нет моей вины», — заявил Кардиган тогда, и он не просто верил, что это так, а твердо знал.
9
Речь идет об атаке Легкой бригады Кардигана в битве при Балаклаве.