Флэшмен
Шрифт:
— Элспет она нравится, — говорит отец.
— Неужели? Но это и не важно. Важно не то, что нравится Элспет, а то, что нравиться городу. А люди не одобрят, что мы держим эту… эту киску в своем доме.
— Эге, как мы выросли, — хмыкнул отец и отпил хороший глоток бренди. Я видел, как на лице у него проявляются признаки гнева и удивлялся, почему он до сих пор сдерживается. — Вот уж не думал, что Индия так благотворно воздействует на нравственность. Я был убежден в обратном.
— Ах, отец, так больше не может продолжаться, и ты это знаешь. Отошли ее назад в Лестершир если хочешь, или купи ей собственный дом. Но здесь ей оставаться нельзя.
Он пристально посмотрел на меня.
— Клянусь Богом, видно, я ошибался насчет тебя. Я знал тебя как транжиру, но не подозревал в тебе храбрости — вопреки всем рассказам из Индии. Может, она у тебя действительно есть, а может это просто недоразумение. Как бы то ни было, ты пошел по ложному следу, парень. Я уже сказал, что она нравится Элспет, и та не хочет, чтобы Джуди уехала, поэтому Джуди останется.
— Черт побери, кого заботит мнение Элспет? Она сделает так, как я скажу.
— Сомневаюсь, — говорит отец.
— Как это?
Он поставил стакан, вытер губы и сказал:
— Тебе это не придется по вкусу, Гарри, но ничего не поделаешь. Кто платит, тот и заказывает музыку. А с прошлого года за музыку платят Элспет и ее проклятая семейка. Постой! Дай мне закончить. Тебе надо много чего сказать, но это подождет.
Я глядел на него, ничего не понимая.
— Мы оказались на мели, Гарри. Сам не пойму как, но это факт. Думаю, я всю жизнь тратил слишком много, не беря в расчет откуда берутся деньги — а зачем тогда существуют адвокаты, а? Я много просаживал на скачках; не придавал значения, как дорого мне обходится этот дом и дом в Лестершире; и вообще тратил деньги направо и налево. Но что на самом деле похоронило меня, так это железнодорожные акции. О, на таких акциях делаются целые состояния. Но на правильных. А мне попались неправильные. Год назад я был разорен совершенно, и евреи уже затягивали петлю вокруг моей шеи. Я не писал тебе об этом — какой смысл? Этот дом не принадлежит мне, как и дом в Лестершире: он принадлежит ей, вернее будет принадлежать, когда сдохнет папаша Моррисон. Хоть бы это случилось поскорее, будь он проклят!
Отец вскочил с места и начал расхаживать по комнате, потом остановился у камина.
— Ради своей дочери он выкупил закладные. Видел бы ты его! Сколько лицемерия, сколько ханжества! Я такого даже в Парламенте не встречал! Этот тип имел наглость стоять здесь, посреди моего собственного холла, и заявлять, что это ему наказание свыше, за то, что он позволил дочери выйти за человека ниже себя родом! Ниже себя, ты представляешь? А я должен был слушать его, не имея возможности спустить эту свинью с лестницы! А что мне оставалось делать? Я всего лишь бедный родственник; я и сейчас им остаюсь. Он все еще платит по закладным — через то жеманное ничтожество, на котором ты имел глупость жениться. Папаша дает ей все, о чем она не попросит, так вот!
— Но если он переписал все на нее…
— Ничего он не переписал! Она просит, он присылает деньги. И окажись я на его месте — будь я проклят, если поступил бы иначе! Впрочем, он полагает, что поступает так во благо. Старик обожает Элспет, и должен сказать в защиту крошки: она не жадина. Но мы на ее содержании — не забывай об этом Гарри, сынок! В таком положении ни мне, ни тебе не стоит указывать: кому прийти, кому уйти. И пока твоя Элспет вздумала придерживаться либеральных взглядов, мисс Джуди останется здесь, и точка!
Выслушав его, я поначалу опешил, но то ли в силу того, что я был более практичным человеком, или меньше обращал внимания на формальности, предписываемые кодексом джентльмена (хотя моя мать была из аристократического рода), мне это дело представилось в другом свете. Пока отец наливал новую порцию бренди, я спросил:
— И сколько он позволяет ей тратить?
— А? Я же сказал, сколько ей вздумается. Полагаю, старый ублюдок расщедрился тысяч на десять. Но у тебя не выйдет наложить на них лапу, даже не думай.
— Да? А я и не собираюсь. Пока есть деньги, мне все равно, кто подписывает чек.
Отец уставился на меня.
— Боже мой, — пробормотал он, — у тебя совсем нет чести?
— Видимо, не больше, чем у тебя, — спокойно парировал я. — Ведь ты еще здесь, не так ли?
Заметив знакомый апоплексический взгляд, я выскользнул из комнаты прежде, чем в меня полетела бутылка, и отправился наверх, обдумать ситуацию. Новости были неважные, чего скрывать, но я не сомневался, что вопрос заключается в хорошем взаимопонимании с Элспет, ни в чем более. Правда заключается в том, что у меня не было даже тех остатков понятия о чести, которые сохранились у отца: речь шла о том, чтобы выжать старика Моррисона как губку, вот и все. Разумеется, меня раздражала мысль, что я не получу отцовского состояния — или того, что являлось таковым — но после того как папаша Моррисон оставит сей суетный мир, мне достанется доля наследства Элспет, а это, возможно, искупит все мои потери.
При первой же возможности я прощупал ее на этот предмет, и нашел готовой соглашаться со мной во всем, что было весьма приятно.
— Все, что у меня есть — твое, любимый, — заявила она, глядя на меня своим томным взглядом. — Тебе стоит только попросить — все что угодно.
— Очень признателен, — говорю я. — Но иногда это может доставлять такие неудобства. Полагаю, если бы мы получали установленные платежи, это избавило бы тебя от хлопот.
— Боюсь, папа не согласится. Он это ясно сказал, понимаешь?
Еще бы не понимать! Я постоянно точил ее, но бесполезно. Может она и была дурой, но делала все, как сказал папа, а этот сквалыга знал, что не стоит оставлять семейке Флэшменов лазейку, через которую они смогут здорово облегчить его карманы. Хорош тот тесть, который знает своего зятя. Так что мы оставались в положении «попросил — получил», что было все-таки лучше, чем не получать вовсе. И Элспет охотно откликнулась на первый мой запрос в пятьдесят гиней — вопрос был мигом решен через адвоката в Джонсон-Корте, готового исполнить любое ее желание, стоило ей шевельнуть хотя бы мизинцем.