Флейта для чемпиона
Шрифт:
– Тебе что сыграть для настроения?
– застенчиво спросила Вениамина Вита.
– Сама знаю: ты - Моцарт прыжков, значит, что-нибудь из Моцарта?
Вынув из футляра скрипку, Вита заиграла, плавно водя смычком. А Гиви снимал это всё на плёнку.
Леонид ревниво прошептал Вите:
– Минуточку, это ещё что за новости?.. Так мы не договаривались!.. Получается какой-то музыкальный культ личности.
– А мы договаривались, - прекратила играть Вита.
– А мне почему не играешь? Я протестую!
– Потому что бывают Моцарты прыжка, а бывают и Сальери!
–
Татьяна провозгласила через усилитель:
– Между прочим, в Древней Греции к чемпиону Олимпийских игр приставляли человека с флейтой. Когда спортсмен шёл по городу, то флейтист шёл за ним и свистел о том, что вот, мол, идёт великий спортсмен! Ах, обратите, пожалуйста, внимание на великого атлета!.. С годами ни к чему хорошему этот художественный свист, конечно, не привёл!..
Леонид мрачно взглянул на Гуся:
– Достал пистолеты?
– Конечно, достал. Дома лежат.
– А когда?..
– встрепенулся Леонид.
– Получишь от меня за пять минут до дуэли, - успокоил его Гусь.
– Ладно, а вызывать можно?
– Хоть сейчас, - с готовностью ответил Гусь.
– Я немного подожду, вдруг всё сообразуется... А может, лучше выбрать холодное оружие?.. Самое холодное оружие на свете - это слово "нет", - никак не мог решиться Леонид.
– Да отрави ты его мороженым, как Чацкий Софью...
– посоветовал Гусь.
– Чацкий Софью мороженым не травил, это Арбенин отравил Нину мороженым...
– машинально поправил его Леонид.
– Это неважно, кто кого, важен результат... и качество продукции...
– заметил Гусь.
– Приготовиться к прыжку Ларионову, - объявила Елена.
Кто-то отодвинул Цветкова, массирующего колено Ларионову, в сторону.
– Это не массаж, а самодеятельность, - широко улыбнулся ему Босс. И сам принялся за массаж. По всему было видно, что у него в этом деле немалый опыт.
– Ну, что же ты, мы же договаривались в двенадцать, - упрекнул он Ларионова.
– Скоро и начало соревнований.
– Да... задержались...
– замялся Вениамин.
– Задержались или задержали?..
– уточнил Босс.
– Милиция, что ли?
Гусь переглянулся с Ларионовым:
– Да ты что, какая милиция? Нас дружинники задержали.
Босс достал из спортивной сумки икону, незаметно сунул её Гусю:
– А синяки?
Гусь быстренько передал икону Ларионову.
– Да с Жоркой-Интеллигентом подрались. Почему трафарет на майке не сделал?.. То да сё!..
– Вас там не обыскивали?
– поинтересовался Босс.
– Да нет, слава богу!
– А богоматерь принёс?
– спросил Босс.
Гусь вновь переглянулся с Ларионовым:
– Да забыл.
Веня внимательно рассматривал икону:
– Хорошая копия...
– Какая ещё копия? Копии мы... продаём...
– совсем как Гусь, обиделся Босс.
– Ну всё, - закончил он массаж.
– Значит, твоя фамилия Перцуленко. Зовут Костя... По машинам!..
Он быстро устремился со двора. Следом поспешил Ларионов, затолкав тренировочный костюм в сумку. Гусь следовал в арьергарде.
– Ларионов, ты куда?..
– завизжала Елена на весь двор.
– Ребята! Ларионов убегает с олимпийских игр, под чужой фамилией и за чужую команду прыгать.
Гиви навёл кинокамеру на Ларионова:
– Крупным планом - Ларионов... спортсмен с большой дороги!..
На крик Елены Гуляевой сбежались все олимпийцы:
– Что случилось? Почему Ларионов не прыгает? Что здесь происходит?
– Л то, что ваш хвалёный Ларионов, ваш атлет-аскет-оглы сызмала-рекорд-бей договорился и за чужую команду, и под чужой фамилией выступать!
– вскричала Елена.
– Как под чужой фамилией?.. За какую команду?.. Вот это да!
– Мы ещё не знаем точно, за какую команду и под чьей фамилией будет выступать Ларионов, но мы это выясним!
– громко сказала Елена.
– Ну, что твой хвалёный Ларионов?!
– пренебрежительно посмотрела она на Цветкову.
– Кто кричал, что мы не тем колесо фортуны смазывали и не туда это колесо поворачивали?!.. Ларионов сам не тем смазал колесо и сам не туда его повернул!..
Татьяна вдруг расплакалась:
– Этого не может быть, потому что этого не может быть... чтобы Ларионов!.. Тут что-то не так!.. Это какой-то дурной сон!
Подобно тому, как, не имея шкалы Рихтера, очень трудно было бы определить силу землетрясения, так трудно было бы описать, что творилось с каждым участником олимпийских игр, если не вообразить себе предположительную шкалу, назвав её "шкалой переживания". И, взяв за отсчёт самую высокую высоту переживаний Татьяны Цветковой, в самой нижней её черте поместить фальшивые и демагогические выкрики Вадима Масюкова, тогда читатель сам легко распределит всех остальных участников всей этой истории, приближая их к Цветковой или удаляя их от неё и приближая к Вадиму Масюкову, который именно в эту минуту кричал, кося взглядом в сторону Цветковой:
– Рано орали! Рано! А оказалось поздно! Прошляпили такого парня!..
Молодой человек в чёрном костюме, необычайной худобы, высоты и угловатости, держа под мышкой чёрный футляр, чем-то похожий на самую большую в мире готовальню, вошёл во двор. Увидел он на дворе нечто странное: всё, что он увидел, напоминало маленький дворовый стадион, стилизованный подо что-то древнегреческое: статуи, беседка с портиком, орнаменты, шрифты и т. д. Ещё более странным было то, что, судя по всему, одни разбирали украшения стадиона, а другие мешали это делать. И у Эйфеля (таково было консерваторское прозвище молодого человека в чёрном костюме. Это сокращённо от Эйфелевой башни!) было впечатление, как если бы среди празднующих какой-то праздник произошли сумятица и неразбериха. Одни решили, что праздник кончился и пора снимать всякие транспаранты и украшения и прочие причиндалы, а другие убеждены в том, что праздник продолжается и пусть всё висит, как висело. Изо всех знакомых у Эйфеля во дворе был всего один человек - Тарас Сидякин. К нему и подошёл торопливо Эйфель в то самое время, когда Тарас мешал какой-то девушке снять со стены беседки портрет красивого загорелого юноши, исполненный маслом в золотой шикарной раме.