Флибустьер. Вест-Индия
Шрифт:
Схватив бутылку, казначей сделал несколько глотков и заорал снова:
– Проклятые испанцы, псы помойные, блохастые гады! Проклятье на мою голову! Или в дукаты все пересчитывать, или в песо, или в реалы… [18] Так мы на этой куче вонючего песка месяц просидим!
Капитан хмыкнул и, успокоившись, забыв на время о Серове, стал чесать под мышкой. Затем сказал:
– Ты ведь знаешь, Томас, что мы с Теггом тебе не помощники, так что добычу оценишь, как всегда, с ван Мандером, а Пил и лекарь проверят. Они у нас джентльмены, всем наукам обучены.
– Не тем наукам, сэр, –
Казначей страдальчески сморщил лоб и задумался. Думал он долго, будто поднимая непомерную тяжесть, все три сундука, набитых серебром.
Фунт – восемнадцать песо, вспомнил Серов и подсказал:
– Пять тысяч шестьсот двадцать с половиной.
Вожаки пиратов в изумлении уставились на него. Секунду царила тишина, потом Садлер завопил: «Врешь, сучье вымя!» – и, выдрав из книги чистый лист, приступил к письменным вычислениям. Брызги чернил летели во все стороны, покрывали кляксами стол и камзол казначея, яростно скрипело перо, протыкая бумагу. Это продолжалось пять или шесть минут, пока Садлер не подвел итог. Снова отхлебнув из бутыли, он сообщил:
– Ты ошибся, французская задница, – пять тысяч шестьсот шестнадцать песо.
– Верно, если триста двенадцать фунтов пересчитать, – заметил Серов. – Но есть еще четверть фунта, а это как раз четыре с половиной песо.
– Он прав, – подтвердил ван Мандер. – Парень хорошо считает, ловко. Пожалуй, большая редкость! Мир полон идиотов, и только немногие люди могут сложить два и два и получить четыре.
Джозеф Брукс сунул ладони за широкий пояс и уставился на Серова. Кажется, он испытывал облегчение; с одной стороны, полагалось бы выпустить кишки ослушнику, с другой – было бы глупостью лишиться человека, который продемонстрировал свою полезность и редкий дар. Так или иначе, но этот талант был, вероятно, нужным поводом, чтобы пощадить Серова, какие бы другие мысли ни бродили в капитанской голове. Додумав их до конца, Брукс прочистил горло и спросил:
– Где ты этому обучился, мошенник?
– В замке моего папаши, сэр, – произнес Серов. – Мне дали хорошее образование, ведь все-таки я внебрачный сын мар…
– Это мы уже слышали, – капитан махнул рукой. – Выходит, тебя обучили не только ножики метать и плясать на канате… Ты в самом деле был на «Викторьезе» помощником квартирмейстера?
– Святая истинная правда. – Серов вытер холодный пот со лба и перекрестился. – Клянусь Девой Марией и двенадцатью апостолами! Я умею читать, писать, считать и говорю на трех языках, не считая нормандского. Я…
– Заткнись! – Капитан оглядел своих сподвижников и молвил: – Думаю, парень нам пригодится. Что скажешь, Томас? Нужен ли тебе помощник?
Казначей вновь приложился к бутылке:
– Ну, если он не будет лакать мой ром, я его возьму. А если будет, долго не протянет.
– Остальные согласны?
– Очень многообещающий
– Я за ним пригляжу, – пообещал Пил.
– Нужно дать ему долю, – заметил ван Мандер.
– Но только одну, – уточнил бомбардир Сэмсон Тегг.
Капитан хлопнул ладонью о стол, и назначение Серова состоялось.
За несколько следующих часов, что растянулись до самого вечера, он получил массу сведений о пиратском промысле. Бизнес этот был непростым, но в части бухгалтерии не слишком отличавшимся от знакомых ему подсчетов дохода и расхода, так что опыт в торговле куртками и джинсами пришелся Серову очень кстати. Прибыль, как правило, определяли в серебряных песо или золотых дукатах, испанской валюте, имевшей хождение в Вест-Индии повсюду. Садлер являлся сторонником песо; во-первых, потому, что серебро попадалось чаще золота, а во-вторых, выручка в песо более чем вдвое превышала итог в дукатах и, значит, выглядела солиднее.
На первой странице приходной книги были выписаны коэффициенты пересчета: восемь реалов в песо, а в дукате – шестнадцать и три четверти. Пользуясь ими, Серов оценил табак в тысячу семьсот семьдесят песо, а какао и сахар – в три тысячи сто двадцать. Округленный результат, с учетом ларцов с серебром, составил десять с половиной тысяч, и эту сумму Садлер выписал крупными цифрами под датой: 3 марта 1701 года. Скромная добыча, но она имела шанс удвоиться после продажи корабля, а также испанских доспехов и оружия. Из этой части (весьма неопределенной, так как цены на плавсредства сильно колебались) нужно было уплатить «за покровительство», причем и здесь имелась разница: так, губернатор Тортуги «крышевал» пиратов за восемь процентов, а в Кингстоне на Ямайке требовали десять. Но в сравнении с налогами московских бандюков эти цифры показались Серову скромными.
Прибыль являлась лишь первым этапом сведения баланса. Второй, расходный, был значительно сложнее; тут требовалось рассчитать доли всех участников экспедиции от капитана до матроса, с учетом погибших, которым наследовали их приятели. Пятьдесят долей клали «на корабельный борт», то есть в карман владельцу судна Джозефу Бруксу; кроме того, будучи капитаном и предводителем, он получал еще семь долей. Офицерам и корабельным мастерам [19] капало от двух до четырех, а в сумме тридцать пять, и еще двенадцать – в компенсацию раненым и увечным. Она определялась со слов Росано и в этот раз была невелика – никто не потерял конечности, да и глаза у экипажа были целы. Что касается царапин, синяков и выбитых зубов, за них не полагалось ничего.
Рядовых на «Вороне» числилось сто восемнадцать, и окончательный итог составил двести двадцать две доли по сорок семь с третью песо. Том Садлер отметил окончание работ, прикончив вторую бутылку; затем принесли свечи (темнело в тропиках рано), и Пил с лекарем проверили вычисления. Пил занимался этим с небрежным видом, однако тщательно, и на Серова посматривал без особой приязни. Наконец капитан выпалил в воздух, и пираты нестройной гурьбой подтянулись к столу, где им был объявлен результат. Видимо, не из лучших – особых восторгов и даже гула одобрения Серов не услыхал.