Флибустьер. Вест-Индия

Ахманов Михаил Сергеевич

На борту «Ворона» Садлер, которому стукнуло шестьдесят, считался старшим по возрасту, ходившим еще с Олоне в Маракайбо и Морганом в Панаму, – живая летопись схваток и битв, кровавых дележей и буйных пьянок, когда за ночь просаживались в кабаках Бас-Тера и Порт-Ройяла целые состояния. Рассказать он мог о многом, и Серов такой возможности не упускал, памятуя, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Так ли иначе, но старый казначей сделался его наставником в законах Берегового братства; Садлер, вне всякого сомнения, был одним из толкователей этого неписаного кодекса, хранившегося в памяти нескольких десятков ветеранов.

Главное правило звучало так: порядок на борту, гульба в порту.

Берег являлся местом свободы, ограниченной лишь толщиной кошелька, но дисциплина на судне была железной. За драку били линьком и протаскивали под килем, за убийство вешали, за воровство рубили пальцы; неподчинение старшим и трусость в бою карались, в зависимости от последствий,

лишением доли или головы. В то же время пиратский круг мог на законных основаниях сместить неудачливого капитана или расправиться с ним при подозрении в мошенничестве, хотя так получалось не всегда: по словам казначея, Морган нередко обманывал соратников, но все, кто пытался его уличить, покоились на дне морском. Существовала также роспись выплат за увечья: потеря правой руки – шестьсот песо, потеря левой – пятьсот, и так далее, до глаза и пальца, которые оценивались в сотню. Впрочем, все эти доли и выплаты могли выдаваться не в звонкой монете, а в награбленных товарах, мешках какао или сахара, в штуках ткани или кипах кож. Тогда добыча резко уменьшалась, так как в игру вступал перекупщик.

– Не спи, посматривай! – донеслось с бака, и Серов, очнувшись от дум, ответил протяжным возгласом. У борта что-то плеснуло, он перегнулся через планшир, всматриваясь в темную воду, и встретил взгляд неподвижных зрачков рептилии. Раскрылась пасть, будто приглашая его изумиться величине чудовищных зубов, и со щелчком захлопнулась. Серов вздрогнул. Крокодилы в зоопарке не производили такого устрашающего впечатления – может быть, потому, что не рассматривали посетителей как пищу? Да и размеры у них были поскромнее – кайман, с которым переглядывался Серов, достигал трехметровой длины.

– Голодный? – Он выставил над бортом дуло мушкета. – Угостить свинцовой блямбой?

– Что там у тебя, Эндрю? – поинтересовался Люк.

– Крокодил. Пасть как сундук богатого испанца, только без серебра.

– Вот и отправь его жрать испанское дерьмо! – Люк Форест выругался и зашагал обратно к носу.

Да, не любили тут испанцев, сильно не любили! Ни в Новом, ни в Старом Свете, ни в прошлом, ни в позапрошлом веках! Садлер полагал, что нелюбовь идет от зависти к испанскому богатству, но точка зрения Росано, ученого мужа, была вернее: боялись и потому ненавидели. И века не прошло с тех пор, как Испания считалась самой богатой, самой могучей и грозной державой западного мира, владычицей морей и стран, правившей Италией, Фландрией и такой территорией за океаном, что ее хватило бы на две Европы. Плыл в Испанию неиссякаемый поток золота и серебра, были у нее лучшие корабли и скакуны, лучшие клинки и пушки, лучшие мореходы и солдаты, и потому Испания всегда была права. И делала она то, что еще не забыли и не простили: жгла еретиков живьем, грабила чужие земли, грозила вольным городам, республикам и королевствам и даже торговала божьей благодатью и отпущением грехов. Помнилось Серову, что в этих республиках и королевствах творились такие же жестокости, а их владыки были не добрей испанских, однако беднее и слабее. Но в проявлении власти испанцам не уступали – если не жгли, так вешали, рубили головы и высылали подданных в колонии.

Жестокое время! – думал Серов. Ни правых нет, ни виноватых, и любой насильник – жертва. Скажем, люди с «Ворона»: их клеймили и пытали, били кнутом, уродовали и, наконец, вымели как мусор из родных краев, и теперь они сами бесчинствуют, собравшись вместе и ощутив свою силу. А чтобы в бесчинствах был толк и государственная польза, им подсказали виноватого – Испанию! Чем не козел отпущения? Богатый, злобный, и пасется рядом… стричь его и стричь…

Андрей участвовал уже во многих операциях по стрижке. Последней являлся рейд к Малым Антильским островам и берегам Венесуэлы, предпринятый для изучения жемчужных промыслов, а заодно – морской дороги к Ориноко.

Жемчуга взяли на три с половиной тысячи песо, ибо ловцы и охрана успели разбежаться, прихватив сокровища с собой. Небогатый улов! Да и предыдущая экспедиция была не слишком прибыльной. Тогда, покинув гавань Бас-Тера в начале весны, «Ворон» отправился в плавание, которое длилось три месяца с лишним. С удачей не подфартило: не раз встречали галеоны, но шли они вместе по три-четыре корабля и на попытки отбить одну из посудин щедро отвечали залпами. К югу от Кубы пара сорокапушечных громадин погналась за «Вороном», и это был едва ли не конец – при сильном устойчивом бризе и большей поверхности парусов испанцы имели преимущество в скорости. Спас ван Мандер, знавший кубинские воды не хуже, чем содержимое собственного кошелька. Море в этих краях на десять лиг от берега изобиловало рифами, одни из которых торчали над волнами и были заметны глазу, другие лишь угадывались по кружению вод, а третьи таились в глубине, будто поджидая, когда корабль попадется им в клыки. Шкипер спрятал судно за протокой между подводным и надводным рифами, так что испанцы, взяв в сторону от видимого препятствия, напоролись бортом на камень. Тут принялся за дело мастер Тегг, и пока второй галеон, осторожно маневрируя, приближался к полю битвы, первый стал похож на дырявую корзину. Пожалуй, ван Мандер смог бы подстроить еще одну ловушку, и на «Вороне» уже ликовали и вопили в предчувствии добычи, но ветер взвыл, море разыгралось, и уцелевший галеон быстро повернул от берега. Брукс отправил шлюпки к гибнущему судну, испанцы встретили десант огнем из пистолетов и ружей, потом, рассевшись по лодкам, отчалили от корабля. Пираты их не преследовали; груз привлекал их больше пленников, а надвигавшаяся буря не позволяла поживиться тем и этим. К счастью, они не успели добраться до галеона – свеча, оставленная в крюйт-камере, догорела, и корабль взлетел на воздух. Из-за шторма в обломках не успели покопаться, выловили пару бочек дрянного вина, мешки с табачными листьями и старую шляпу.

Буря длилась двое суток, и все это время «Ворон» носило по волнам, а люди не знали ни сна, ни отдыха – кто работал с парусами, кто крепил бочки с водой и провизией, кто хлопотал у пушек. Морская болезнь пощадила Серова, и в эти дни он научился большему, чем за месяц спокойного плавания. Прежде он думал, что в шторм убирают паруса, но оказалось, что это не так: корабль без парусов неуправляем, и кливер не спускали. Стоячий такелаж, ванты и штаги, крепившие мачты к бортам судна, испытывали в качку слишком большие напряжения, ванты дважды лопались, и приходилось лезть наверх и заменять их. Пушки на орудийной палубе могли сорваться с места, передавить людей и проломить обшивку; всякий незакрепленный предмет, тяжелый или острый, становился в бурю смертельной угрозой. Но главным, что внушало страх, было чувство беспомощности перед стихией, перед грозной неутихающей яростью ветра и волн, и Серов, раскачиваясь на мачте, не раз и не два замечал, что обращается к богу.

Кто еще мог спасти его и защитить? Кто мог спасти этот утлый, полный грешников корабль и его, Андрея Серова, такого слабого, ничтожного, вцепившегося в мокрый канат, повисшего над черной бездной Карибского моря, занесенного ветром времен в чужую реальность?.. Он не думал об этом, но не стыдился своих молитв.

Шторм умчался, не причинив особых бед и разрушений, – «Ворон» был крепким, надежным судном, а буря, по местным меркам, не очень сильной. Их отогнало на запад, к берегам Юкатана, где джунгли перемежались болотами, а их испарения, душные и зловонные, порождали лихорадку. Не найдя здесь ничего достойного внимания, Брукс обогнул полуостров и направился к более гостеприимным мексиканским берегам. Сил, чтобы напасть на богатый город вроде Кампече или Веракруса, у него не хватало, одиночные корабли не попадались, и Золотой флот [54] на горизонте не маячил, так что пришлось обшаривать мелкие поселения, где, кроме коров, маиса да бычьих шкур, и взять-то было нечего. Рейс грозил убытками, но тут подвернулась пара шхун с кампешевым деревом [55]. Капитан решил, что это хоть и невеликая, но все-таки добыча; матросов с посудин разогнали без единого выстрела, ценную древесину перегрузили в трюм и на палубу фрегата, а затем «Ворон» поднял паруса и направился на восток, мимо Юкатана и кубинских берегов, прямиком в пиратский рай Тортуги.

Тут они застряли на несколько недель. Во-первых, потому, что на продаже древесины Брукс и Садлер не желали терять ни гроша и отчаянно торговались с губернатором; во-вторых, после трехмесячного похода команда нуждалась в отдыхе и укреплении здоровья с помощью спиртных напитков и портовых шлюх. Испанский корабль, захваченный ранее, был уже продан, и на долю каждого пришлось по сорок песо. Эти деньги капитан распорядился выдавать частями, чтобы хватило их на больший срок; кроме того, треть команды, все, имевшие дома и женщин в окрестностях Бас-Тера, были отпущены на берег. Серов воспользовался гостеприимством лекаря, обитавшего в Ла-Монтанье, в хижине, что стояла на задворках поместья Джозефа Брукса.

Месяц, проведенный здесь, стал, несомненно, лучшим и самым счастливым в его новой жизни. Под ногами была твердая земля, вверху – небо, то бирюзовое, то бархатисто-темное, усыпанное звездами, и со всех сторон зеленели деревья и кусты, носились яркие птицы и огромные, в две ладони, бабочки. Хижину – точнее, уютный домик – поставили между двумя большими сейбами, чьи стволы служили в качестве опорных столбов, а несколько мощных ветвей поддерживали крышу. Пол из старых палубных досок был настлан на выступающие из почвы корни, а перед входом тянулась лужайка, откуда открывался вид на море. За лужайкой и рощами пальм и земляничных деревьев маячил двухэтажный особняк капитана, солидное строение из бревен под черепичной кровлей. Оттуда трижды в день негр с негритянкой, слуги или, возможно, рабы, приносили им еду, лепешки с острым соусом, фрукты, вареное мясо и овощи. Утренние часы посвящались боевым искусствам: Росано учил Андрея, как биться на шпагах и рапирах, как пользоваться тесаком и длинным кинжалом с рогатой гардой, как, навернув на руку плащ, остановить удар клинка. Несмотря на возраст и тщедушный вид, Росано был искусным фехтовальщиком, но как-то после третьего стакана проговорился, что дал обет не проливать человеческой крови, если это не связано с ремеслом хирурга. Но обучал он Серова на совесть и чаще хвалил, чем ругал – ученик попался ему толковый.