Флинн в пролете
Шрифт:
— Сначала?
— Да.
— И теперь вы живете в одной комнате с другими людьми…
— Они — мои друзья.
— Как я понимаю, очень близкие друзья.
И Флинн протянул Сесилу Хиллу три американские купюры.
Сесил отошел к окну, рассмотрел их.
— Двадцатка — подделка, — вынес он вердикт. — Правда, подделка качественная, многих может обмануть, но подделка.
— А купюры по пятьдесят и сто долларов — настоящие?
— Ничего не могу сказать. Вроде бы настоящие. Но для полной уверенности необходим микроскоп и некоторые химикалии. — Он поднял сотенную, посмотрел на просвет. — Но, похоже, их уже проверяли.
Хилл вернул купюры Флинну.
— Не
— Что?
— Эти деньги изготовлены не вами?
— Нет.
— Мистер Хилл, за время вашего пребывания в России, особенно когда вы жили на даче, пили водку и закусывали ее икрой, вы не занимались изготовлением или не составляли планов изготовления американской валюты?
— Нет. — Сесил Хилл рассмеялся. — Я и представить себе не мог, что американский коп объявится в России, чтобы справиться, а не налажено ли здесь производство фальшивых долларов.
— У нас нет уверенности в том, что такое производство налажено.
— Должно быть, у валюты Соединенных Штатов возникли проблемы.
Вот в этом Флинн полностью соглашался с Сесилом Хиллом.
— Я рад, что мои подозрения оказались беспочвенными.
— А я рад, что вы рады.
— И все-таки я в некотором недоумении, мистер Хилл. Один из лучших фальшивомонетчиков мира живет далеко не на самом лучшем мировом курорте.
— Этот город стал моим домом, мистер.
— Но ваши коллеги выбрали своим домом Французскую Ривьеру, Париж, Нью-Йорк, Калифорнию… Один, правда, сидит в федеральной тюрьме в Иллинойсе.
— Мне тут нравится.
— Но чтобы человек, умеющий… скажем так, делать деньги, как вы… жил в коммунистической стране, которая не поощряет использование иностранной валюты своими гражданами… я ничего не понимаю.
— В этом все дело, мистер. Если бы я верил, что деньги — это что-то реальное, то не стал бы их подделывать.
— Опять это слово — верить. «Верить в деньги. Я верю, что Сатана шел по Земле. Мой сын только что погиб, а потому я верю, что на этот раз мне повезет за рулеточным столом».
2842-й вслушивался в каждое слово.
— В западном мире, мистер, в вашем мире, деньги — святая святых. Деньги! Всего лишь клочки бумаги, которые может изготовить кто угодно.
— Не кто угодно.
— Кто угодно.
— Кто угодно, обладающий определенными навыками, талантом…
— Кто угодно! — стоял на своем Сесил Хилл. — Всю жизнь, от рождения до могилы, люди верят во что-то абсолютно нереальное.
— Некоторые верят.
— Все.
— Многие.
— Все! — настаивал Сесил Хилл.
— Так вы говорите, любые деньги — подделка…
— Разумеется. Подделка. Все деньги — подделка. Иллюзия.
— Экскременты, — покивал Флинн. — Отбросы.
— Нет. Экскременты и отбросы можно как-то использовать. Деньги — нет. Все деньги — подделка.
— Как интересно устроена голова преступника, — промурлыкал Флинн. — Фантастически интересно. Никто так не верит в высшую справедливость, как преступник. Все деньги — подделка, ergo [12] изготовлять их — никакое не преступление.
12
Ergo — следовательно (лат.).
— Коммунизм не поощряет веры в деньги, — отметил Сесил Хилл. — Этой веры у меня никогда и не было. Поэтому мне здесь хорошо.
На нем были такие толстые носки, что он не мог завязать шнурки ботинок.
— Не
Сесил Хилл помялся, потом взял со стола директора принесенный им листок и протянул Флинну.
Света в кабинете явно не хватало, лампа освещала только директорский стол, поэтому Флинн отошел к окну. Текст был на английском. Директор сидел за столом. 2842-й и соленский коп держались у двери. Сесил встал поближе к электрическому обогревателю. Флинн прочитал:
«БРАТОУБИЙСТВЕННАЯ ВОЙНА, СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, 1861–1865 гг., известная также как АМЕРИКАНСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА и ВОЙНА МЕЖДУ ШТАТАМИ. Война, спровоцированная экспансионистским индустриальным Севером против сельскохозяйственного Юга. РЕЗУЛЬТАТЫ: черные рабочие Юга потеряли пожизненные гарантии и экономическую безопасность, обеспечиваемую рабовладельческой системой, верх взяла индустриальная система Севера. Экономическая ценность черных рабочих Юга, которые на бумаге стали „гражданами“, значительно упала и стала еще меньше в 80-х и 90-х годах, когда промышленники Севера нашли более дешевый источник рабочей силы: эмигрантов из загнивающих империалистических стран Европы (Карл Маркс), которых завлекли в Америку, посулив им землю. Только малая часть земли досталась иммигрантам (и только тем иммигрантам, у которых были деньги, достаточно денег, чтобы покупать еду и предметы первой необходимости в период освоения земли). Ни земли, ни доли экономического богатства Америки не досталось черным, которые и стали главными проигравшими в БРАТОУБИЙСТВЕННОЙ ВОЙНЕ».
За окном мело. Но снег на земле не задерживался, его тут же уносило.
Флинн повернулся к Сесилу Хиллу:
— История, значит. Вы пишете учебник истории?
— Я его не пишу. Только печатаю.
Флинн вернул ему лист гранок:
— Ваша мать может вами гордиться.
Глава 28
— Да, придется переквалифицироваться в психоаналитики, — бормотал Флинн, поднимаясь по ступеням, ведущим из ресторана на улицу. Снег шел, но его по-прежнему уносило.
Часы показывали половину третьего.
2842-й и жители Соленска, включая копа, покидали ресторан вместе с ним, обнимали друг друга, хлопали по спине, желали спокойной ночи. Флинн вернулся в ресторан после беседы с Сесилом Хиллом на полиграфкомбинате. И с тех пор играл с копом в шахматы. Другие горожане приходили, чтобы посмотреть на битву титанов. Вечером в ресторан заглянул даже Сесил Хилл, какое-то время постоял, наблюдая за игрой. Хотя Флинн ограничивался картофельным супом, рассольником, русским луковым супом, черным хлебом и чаем, другие, особенно 2842-й, отдавали предпочтение водке: день выдался длинным и нервным. Ближе к полуночи 2842-й проверещал на английском: «Я — шпион! Я — шпион!» И заснул. С каждым проведенным в ресторане часом Флинну все больше нравились жители Соленска, особенно внушительных размеров повариха, которая отказывалась поверить, что человек, способный поглотить такое количество супа, как Флинн, не понимает ни слова по-русски, здоровяк-коп, настроение которого кардинально, от необузданного веселья до глубокой депрессии, менялось в полном соответствии с позицией на доске, и еще один мужчина, который пришел ранним вечером, сел в углу и превосходно заиграл на кларнете.