Флоренс Адлер плавает вечно
Шрифт:
Айзек все так же страстно мечтал выбраться из-под каблука Джозефа, и он начал откладывать деньги, чтобы в один прекрасный день открыть свое дело. Фанни считала план довольно близоруким – почему он не понимал, что отец однажды отойдет от дел, а Айзек, если будет работать усердно и терпеливо, встанет во главе? В худшем случае обязанность по управлению «Пекарней Адлера» придется разделить с тем, за кого выйдет Флоренс. В дни, когда Айзек возвращался с завода в хорошем настроении, Фанни предлагала использовать отложенные деньги на первоначальный взнос за дом.
Когда обрушился рынок ценных бумаг в 1929-м, Айзек начал задерживаться
– Хватит. Ты должен рассказать мне, что происходит.
Айзек растерянно потер глаза.
– Я потерял все деньги.
Фанни почувствовала, как с души падает камень. И это все?
– Айзек, и сколько там было? Двести пятьдесят долларов? – сказала Фанни. – Мы их снова накопим.
– Я купил ценные бумаги на марже.
– Что это значит?
– Я отдал наши деньги в залог, и банк одолжил мне в десять раз больше.
– Я не понимаю.
– Банк одалживает нам деньги, и когда рынок растет, мы их возвращаем.
– А что происходит, когда рынок падает?
Айзек ничего не ответил.
– Айзек?
– Банк отзывает маржу. У меня есть две недели, чтобы вернуть им все деньги.
Фанни понадобилось несколько долгих секунд, чтобы взять себя в руки. Она едва могла представить, что у нее когда-либо оказались в руках две с половиной тысячи долларов, нечего и говорить о том, чтобы достать их где-то за полмесяца.
– И что мы будем делать? – спросила она наконец.
Айзеку не надо было объяснять, что единственным выходом было отправиться к ее отцу и надеяться на отсутствие у него похожих финансовых затруднений. Чтобы купить участок на Медитрэйнен-авеню и открыть завод, нужно было много денег, и Фанни молилась, чтобы деньги ее отца вкладывались в кирпич и цемент «Пекарни Адлера», а не в Нью-Йоркскую биржу. Фанни предложила поговорить с ним, но Айзек и слышать об этом не хотел. Финансовые рынки и их последствия женщин не касались.
Ему понадобилось несколько дней, чтобы собраться с духом, но когда он поговорил с Джозефом, то почувствовал облегчение. Найти деньги будет нелегко, сказал Джозеф, но он сможет. Они договорились о займе – беспроцентном, на десять лет.
– Как он выглядел? – спросила Фанни Айзека, когда он объяснил условия.
– Что ты имеешь в виду? Он выглядел, словно собирается одолжить нам денег.
– Он был удивлен? – сказала она, но на самом деле хотела узнать, был ли он разочарован.
Когда обрушились банки, туристы остались сидеть по домам, и на глазах у Фанни и Айзека многие надежные предприятия Атлантик-Сити начали закрывать свои двери. И Айзек будто в одну ночь перестал мечтать. Он больше не приходил с завода со смутными идеями собственного бизнеса и набросками витрин на оборотах старых счетов. Он перестал говорить о доме, который они купят, он стал тише и безразличней. Он меньше смеялся над шутками Фанни и чаще срывался на Гусси. Вместо того, чтобы радовать и впечатлять родителей Фанни, как раньше, он теперь их избегал, отказываясь от ужинов на шаббат и воскресных прогулок на пляже. Но самым заметным для Фанни изменением стало полное нежелание заводить второго ребенка.
Два месяца после кризиса Айзек не касался Фанни. Когда он все же вернулся к ней
– Продолжай, – но едва только слова покинули ее, как он отстранился, выплескивая теплую лужицу на ее бледный живот.
– Зачем ты это сделал? – спросила Фанни, хоть и знала ответ.
– Я не хочу заводить еще одного ребенка в таких обстоятельствах.
На глаза навернулись слезы, но их скрыла темнота.
– А в каких захочешь?
– Я не знаю, Фанни, – ответил он со вздохом. – Не в таких.
Из всех знакомых Фанни мужчин, которых так или иначе затронул кризис, Айзек со своей работой на хлебозаводе был в наибольшей безопасности. В тяжелые времена их друзья и соседи могли отказаться от новых туфель и шляп, но вряд ли доходило до того, что они не могли позволить себе купить хлеб. Она догадывалась, что дела могут повернуться к худшему, но Фанни была уверена, что во всех обстоятельствах, кроме самых суровых, отец сможет защитить Айзека. Он уволит сколько угодно пекарей и упаковщиков, прежде чем выгнать с работы собственного зятя. Может, Айзек и не зарабатывал состояние, но бедность им не грозила.
Прошло три года, прежде чем Айзек перестал отстраняться от нее. В первый раз Фанни подумала, что он просто ошибся. Но это повторилось две ночи спустя, а затем еще раз через неделю. Она ничего не сказала, опасаясь, что он опомнится, но начала надеяться, ждать тех моментов, когда его мускулы напрягутся, а дыхание начнет прерываться. Как в первые дни вместе, она обвивала его ногами и прогибалась в спине, позволяя телу прижиматься к мужу, пока он не вздрогнет. В темноте, ожидая, когда его дыхание вернется в норму и усыпит и ее, она пыталась убедить себя, что Айзек перевернул новую страницу, что его уступка являлась выражением уверенности. Но в глубине души она знала, что скорее всего Айзек просто сдался.
– Единственное, что мне в этой палате непонятно, – сказала Фанни Айзеку, – так это где здесь радио.
Айзек рассеянно оглядел комнату.
– Почему ты считаешь, что тебе оно положено?
– У других женщин вниз по коридору оно есть. По ночам его слышно.
Айзек ущипнул себя за переносицу, как будто не мог до конца поверить услышанному.
– Думаешь, я слишком много хочу? Конечно, с радио приятнее…
– Тук-тук, – раздался голос из-за двери. Фанни села прямо, когда увидела, что это администратор МакЛафлин совершает утренний обход.
– О, так у тебя компания, – сказала она и посмотрела на часы. – Мистер Фельдман, вы должны помнить, что часы посещения начинаются в девять. Сейчас только половина восьмого.
– Так рано? – спросил он с сардонической усмешкой, но МакЛафлин это не развеселило.
Фанни не знала, стоит ли спрашивать о радио, и надеялась, что Айзек это сделает вместо нее. МакЛафлин ее немного пугала, еще с прошлого лета.
МакЛафлин начала читать больничную карту Фанни, и она воспользовалась возможностью, чтобы беззвучно прошептать Айзеку «радио». Он сделал вид, как будто не понял, о чем она, и Фанни сердито закатила глаза.