Флорентийская голова (сборник)
Шрифт:
Когда на дорожку вышла первая школьная красавица Маша Шубская из десятого «А», с Майроном произошло и вовсе странное. Он вцепился руками в раму и жалобно заскулил.
— Зырь, Сила, какие буфера-а-а-а-а, у наших такого не увидишь, — горячим шёпотом произнёс он, хотя рядом кроме меня никого не было, — кто её, интересно, лапает?
Маша действительно была хороша и фигурой и лицом. Высокая, складная брюнетка, с тонкой талией, стройными ногами и крупной для девочки её возраста грудью. Красавица, одно слово. Я постарался вспомнить, что с ней стало в новейшую историю,
— Сыр, — небрежно сказал я.
— Чего, Сыр? — не отрываясь от стекла, переспросил Майрон.
— Чего, чего… Шубскую лапает, вот чего.
Майрон повернул ко мне своё одуревшее от возбуждения лицо.
— Отвечаешь?
— Зуб на козла даю. — Я провёл по передним зубам отогнутым большим пальцем правой руки, а потом чиркнул им по горлу.
То был жест, означавший, что я добровольно стану вонючим козлом, в том случае, если меня уличат во лжи, но Майрона, похоже, это не удовлетворило.
— Тебе кто сказал? — спросил он.
— Никто не сказал, — уверенно соврал я, — сам видел их вчера вместе. У дома офицеров.
Майрон приоткрыл рот и выпучил глаза, видимо, переваривая услышанное.
— Вот, сучара, — неизвестно в чей адрес сказал он и отвернулся обратно к окну.
Просмотр оставшихся девиц прошёл в тишине.
— Ну, всё, пацаны пошли, — резюмировал Майрон, когда на дорожке появились костлявые допризывники, — ладно, Сила, пойдём-ка отсюда, а то не ровен час…
Закончить фразу Майрон не успел. Из тех же самых дверей, откуда десять минут назад появился он сам, бесшумно выплыла плотная коренастая фигура в чёрном, в которой я узнал завуча по воспитательной работе Жанну Ивановну Коневу. Увидев нас, «Жаба Ивановна» остановилась, будто налетела на невидимое глазом препятствие, и, набирая воздух для крика, открыла рот.
— Шуба! — прошипел Майрон и рванул к дверям.
После секундного осмысления ситуации я тем же манером последовал за ним.
— А ну, назад! — послышался сзади знакомый женский бас. — Я сказала, ко мне!
Раньше, услышав это, я бы, скорее всего, остановился и с повинной головой пошёл к «Жабе» на расправу, но теперь её голос придал моему невесомому по прежним моим меркам телу такое ускорение, что Майрона я обогнал на первом же повороте. Тот только и успел крикнуть мне в спину: «В „Комитет!“» Это означало, что бежать надо в Комитетский лес, который начинался практически сразу за школьным забором.
Мне было всё равно, куда бежать. Я парил над светло-коричневым кафелем, словно крылатые сандалии непонятным образом достались не Тесею, а мне. Где-то в районе солнечного сплетения пульсировало счастье. Ноги сами вынесли меня по пустым коридорам к чёрному ходу, из которого
Он догнал меня уже на школьном дворе, когда я стал задыхаться и слегка замедлил бег.
— Ты куда так втопил? — на бегу крикнул он. — Озверел совсем?
Я не ответил и снова прибавил ходу.
— Совсем озверел! — послышалось сзади.
После школьного забора, который я перемахнул, как это делали советские десантники в передаче «Служу Советскому Союзу», начался редкий сосновый лес. Лавируя, словно горнолыжник между рыжими стволами, я, не сбавляя скорости, влетел в заросли. Сзади донеслось:
— Сила, ты куда? Дорога справа!
Я знал, что дорога справа, просто мне в тот момент было не до дороги. Я был опьянён этой своей лёгкостью, весной, лесными запахами и вообще всем, что творилось вокруг. Впервые за многие годы я был абсолютно счастлив.
Отмахав таким макаром метров двести, я сбавил темп. С каждым виражом бежать становилось всё тяжелее. Тропинки там, где мне вздумалось пробежать, разумеется, не было, поэтому иногда приходилось перепрыгивать через невысокие кусты, или, если те были существенно выше колена, прорываться сквозь.
Внезапно растительность кончилась, и я увидел перед собой небольшую светлую поляну, в центре которой лежало огромное, потолще того, что несли Никулин с Шуйдиным, вросшее в землю «брёвнышко». В два прыжка добравшись до цели, я со всего маху я плюхнулся на отшлифованную многими поколениями ученических задниц тёплую древесину. Следом за мной на бревно упал обессиленный Майрон.
— Всё, — прошептал я, — не могу больше.
— Ну ты даёшь… — отозвался Майрон, и два тяжело дышащих трупа в школьной форме развалились на огромном бревне.
Как только дыхание чуть-чуть наладилось, я поднял голову и осмотрелся. Оказалось, что мы с Майроном домахали до «круглой» поляны, куда на переменах ребята постарше бегали курить, а иногда и «выходили» выяснять отношения. Круглой поляна называлась из-за формы — она на самом деле была идеально круглая, диаметром метров тридцать, будто кто-то специально размечал.
— Как думаешь, она нас узнала? — спросил я Майрона, когда совсем отдышался.
— Вряд ли, — пыхтя, как паровоз, ответил тот, — она без очков была.
И тут меня разобрал такой смех, что я чуть не свалился с бревна. Смех вышел звонким, но быстро иссяк — хохот отобрал у меня последний воздух. Я опасно качнулся назад, но Майрон ухватил меня за куртку и привёл в вертикальное положение.
— Слышь, Сила, чего это с тобой сегодня? — спросил он. — То носишься, как лось, то ржёшь, как лошадь… чего случилось-то?
— Не обращай внимания, ладно, — сказал я и улыбнулся.
Майрона, похоже, это удивило ещё больше.
Минуты две-три прошли в молчании. Говорить не то чтобы не хотелось, просто не особенно моглось. Вдруг Майрон торопливо зашарил по карманам куртки, словно потерял что-то важное, а затем с облегчением выудил из внутреннего две немного мятые сигареты без фильтра. Одну он тут же сунул себе в рот, а вторую протянул мне.