Флотская богиня
Шрифт:
— Вдруг немцы прорвутся.
— Ну, теперь-то они вряд ли прорвутся, — заметила Корнева.
— Или десант выбросят, — курсистка демонстративно перебросила перед собой карабин из руки в руку, точно так же, как это делал эскадронный старшина. В руках этой рослой, крепкой девушки оружие вовсе не выглядело таким тяжелым и бесполезным, каким оно обычно предстает в руках многих других женщин. — А то еще на диверсанта немецкого наткнусь, к его несчастью.
— Какой десант, какие диверсанты в этом городке? — опять возник на крыльце лейтенант Онищенко, и только сейчас Евдокимка обратила внимание, что он без портупеи, а значит, и без оружия.
— Считайте, что с этой минуты, товарищ лейтенант, на одного стрелка [15] в стране стало больше. К слову, позавчера летчика сбитого немецкого самолета в плен взяла я. Правда, увидев меня, пилот расщедрился на комплимент и тут же застрелился, — приврала курсистка.
— А что еще ему оставалось делать? — попытался изобразить ухмылку на лице невропатолог. — Завидев тебя в бою, многие тут же будут кончать жизнь самоубийством.
— Угу, причем не только немцы, — тут же согласился с ним эскулап-капитан.
15
Все пехотные части Красной армии в те времена именовались «стрелковыми».
— Вот вы язвите, товарищ капитан, а за немецкого пилота мне уже наверняка медаль положена. Сам командир морских пехотинцев назвал меня Степной Воительницей. Так что взяли бы да походатайствовали о награждении, — и воинственно держа карабин в опущенной руке, словно уставший, только что вышедший из боя солдат, Евдокимка направилась к воротам госпиталя.
— Хотелось бы видеть тебя в бою, — бросил вслед ей невропатолог. — Интересно, под пулями ты будешь такой же бедовой?
— Эта — да, будет, — вступилась за нее Корнева. — Она у нас и в самом деле… Степная Воительница.
32
К тому часу, когда майор направил машину к дому ветеринара, Евдокимка уже находилась там.
Серафима Акимовна теперь не сомневалась, что город вот-вот окажется в руках врага: об этом свидетельствовали и всё приближающаяся канонада, и поспешная эвакуация предприятий… Поэтому решение своей «курсистки» стать санитаркой военного госпиталя она восприняла с тем стоицизмом, с которым всякая мать пытается закрыть глаза на трудный выбор дочери, укрепляя тем самым веру в ее спасение. Уж госпиталь-то эвакуируется в любом случае, рассудила Серафима. И понятно, что он всегда будет располагаться в тылу, а не на передовой. (Больше всего мать опасалась, чтобы дочь не попала на фронт, а слишком усердное влечение к оружию и армейскому быту, наблюдающееея у Евдокимки в последние недели, подводило опытного педагога к мысли об именно таком ее уходе из-под материнского крыла.)
Серафима прекрасно понимала, что ей тоже следует как можно скорее уйти из города, но когда и каким образом — все еще не решила. К тому же сама мысль о том, что придется оставить свой уютный, лишь год назад основательно отремонтированный дом на произвол судьбы, приводила её в ужас.
— Ты ведь можешь работать медсестрой, сама говорила, что у тебя еще институтское удостоверение, — напомнила ей Степная Воительница. — Я постараюсь поговорить с начальником госпиталя. Вдруг и тебя согласятся принять на службу?
— Ну, во-первых, от моих медсестринских знаний давным-давно ничего не осталось…
— По ходу дела подучишься. Там настоящие фронтовые медсестры, они быстро введут тебя в курс дела. Одна Корнева чего стоит.
— Имя этой Корневой ты упоминаешь уже в третий раз, — заметила Серафима, ставя перед дочерью миску с подогретым борщом.
— Если бы не Вера, самой мне уломать нашего эскулап-капитана не удалось бы. Заладил: «Тебе нет восемнадцати, нет восемнадцати…» Знаешь, как медсестра осадила его? «Пока вы решитесь сделать ей — мне то есть — предложение, она как раз подоспеет по возрасту». Или что-то в этом роде.
— А он что, молод?
— Нет.
— Но холост?
— Вот уж чем я не намерена интересоваться, так это его семейным положением.
— Все может случиться, поэтому будь осторожной. Армия — это вотчина мужчин, причем всегда огрубевших и в большинстве своем циничных.
— Вот в кого я действительно могла бы влюбиться, — Евдокимка решила слегка подразнить маму, — так это один подполковник. С таким, знаешь ли, дворянским, аристократическим лицом. И как только энкавэдисты не расстреляли его? За один только благородный вид.
— Речь конечно же идет о подполковнике Гребенине, начальнике штаба полка?
— Так ты что, знакома с ним?! — изумилась дочь.
— За то недолгое время, пока полк квартирует в городе, его командование взяло шефство над нашей школой.
— И что, ты обратила на него внимание?
— В каком смысле? Он бывал и в школе, и в райсовете. Мы решали с ним, как с начальником штаба, разные вопросы…
— И все?! Он совершенно не приглянулся тебе как мужчина?
— Мне уже приглянулся один мужчина, — резко парировала Серафима Акимовна. — Тот, которому я позволила стать твоим отцом!
«Которому я позволила стать твоим отцом» — мысленно повторила Степная Воительница. В этих словах была вся Серафима Гайдук. «Я не виновата, что все, что попадает в поле моего зрения, тут же попадает в поле моей властности», — как-то покаянно повинилась она перед мужем, который ощущал на себе ее «властность» больше кого бы то ни было.
— Хотя, не спорю, вид у него высокомерно-барский, — запоздало признала Серафима Акимовна. — И вообще не кажется ли тебе, что пора бы уняться? Девушке твоего возраста и воспитания неприлично касаться таких тем в разговоре с матерью. Мало того что, будучи ученицей моей школы, ты всячески проявляла свой бунтарский характер, демонстрируя, что тебе как дочери директора многое позволено…
— Мне припоминаются только два подобных случая, — спокойно возразила Евдокимка, поедая борщ вприкуску с зубчиками чеснока. Привычку к чесноку она позаимствовала у отца, не раз вызывая острую насмешку матери, объявлявшей, что не рискует появляться в воспитанном обществе в сопровождении «благоухающих чесночников». — Причем в обоих случаях ты была неправа.
— Даже так? — подбоченилась Ветеринарша.
— Хорошо: мы обе были неправы. В равной мере.
— Боже мой! И это я слышу из уст будущего педагога, — сокрушенно покачала головой Серафима Акимовна. — Какой позор! Лучше бы ты в самом деле родилась мальчишкой. Все равно с раннего детства авторитетом для тебя являлся только отец, которого ты копируешь во всем, даже в походке и повадках.