Флотская богиня
Шрифт:
Евдокимка помнила предупреждение майора о десанте и теперь смогла убедиться, что дядя не ошибся. Судя по стрельбе, доносившейся с разных сторон, нетрудно было догадаться: десантники разбрелись чуть ли не по всему городу. Но основной бой все же завязался в районе железнодорожной станции, которая, очевидно, являлась конечной целью немцев.
Девушка понимала, что вся дальнейшая жизнь ее зависит теперь от того, успеет ли она появиться в госпитале, прежде чем санитарный обоз покинет его. По извилистой тропинке промчалась она через сад, протиснулась сквозь через щель в заборе, пробралась в соседнюю усадьбу. Однако появляться на улице не спешила. Долго петляя по едва проторенным тропинкам, Евдокимка прокралась вдоль живой изгороди; несколько минут выжидала неподалеку от угольного склада, пытаясь понять, что за фигурки перемещаются вдоль его полуразрушенной стены… В конце концов девушка обошла склад, осторожно пробираясь по бурьяну и зарослям шиповника среди долины, где в глубине едва теплилась жизнь какой-то забытой богом и людьми речушки.
Поднебесный вой самолетов уже затих, однако с севера, оттуда, где находилась станция, доносился теперь тяжелый, скрежещущий гул, которого Степная Воительница уже не могла спутать ни с каким другим — это приближались танки. Знать бы только чьи — свои или немецкие?
До больничной усадьбы оставалось метров двести, когда Евдокимка заметила возле какого-то здания два силуэта. Решив, что это красноармейцы, она уже хотела окликнуть их, но в это время один из них скомандовал кому-то, скрывавшемуся по ту стороны ограды, по-немецки: «Продвигайтесь вперед, к центру города. Нужно найти удобное строение, где мы смогли бы держать оборону до подхода основных сил». И сразу же последовал ответ: «Яволь! Уходим!»
Девушка находилась в это время во дворе через дорогу, прячась за точно такой же оградой. В Степногорске всегда было туго с древесиной, зато в окрестностях, и даже в каждом огороде, имелось великое множество дикого камня. Из него-то и возводили в городе дома и всевозможные постройки; из него же выкладывали невысокие, традиционные для здешних мест ограды.
Убедившись, что совсем рядом затаились немцы, Степная Воительница осторожно уложила карабин на камень перед собой и, почти не целясь, выстрелила. Убрав оружие, она тут же присела. Яростный крик раненого на самом излете был прерван автоматной очередью ей в ответ. Пули впивались в верхний слой камней рядом с девушкой и рикошетом улетали куда-то ввысь.
Не успели они отзвенеть, как Евдокимка, уже переместившись к кустам сирени, вновь вскинула карабин и выстрелила в спину солдату как раз в ту минуту, когда тот собирался перемахнуть через ограду. Он навзничь упал, даже не вскрикнув.
Силуэт второго немца четко вырисовывался рядом с упавшим. Он тоже полулежал, привалившись к ограде, и не двигался. «Ну, вот… — мысленно произнесла девушка, сдерживая нахлынувшую на нее необъяснимую дрожь во всем теле. — На двоих врагов в этой войне стало меньше».
Она вспомнила, как после первого же урока стрельбы, пораженный ее меткостью, старшина Разлётов удивленно воскликнул: «Это же не девка, а настоящее дитя войны!» Евдокимке очень хотелось, чтобы ее учитель оказался здесь. Увидев первых двух убитых ею врагов, он, наверняка, остался бы доволен — и собою, и своей ученицей. Знать бы, где он сейчас…
В городе стрельба постепенно затихала, становилось ясно, что захватить его немцам не удалось, а вот на станционном поселке и на западных окраинах разгорались настоящие бои. Оттуда доносились орудийная пальба и слегка приглушенные взрывы гранат.
44
Перебежав дорогу, Евдокимка остановилась. После опыта, полученного при «захвате» сбитого немецкого самолета и вчерашней медсестринской практики, страх перед мертвыми уже не сковывал ее мысли и действия. Зато она удивилась: один из подстреленных ею диверсантов был в германской форме, а другой — в красноармейской, с кубарями лейтенанта на петлицах и с советским автоматом в руках.
Тот, что в немецкой форме, застонал, однако добивать врага «дитя войны» не стала; пусть им займется кто-нибудь другой, если только диверсант продержится еще хотя бы с полчаса. Она же вынула из кобуры «лейтенанта» пистолет и запасные обоймы — до сих пор о таком оружии Евдокимка могла только мечтать, — и бросилась бежать в сторону парка, за которым располагалась больница.
— Эй, медсестра, сюда! — повелительно позвал ее кто-то из-за сарая крайнего дома у основательно запущенного уголка парка.
Обходя тела убитых, Евдокимка приблизилась к тому месту, где, между стеной сарая и оградой, лежал звавший ее человек.
— Вы ранены?
— В ногу, как видишь. Быстро перевяжи, — раненый оказался старшим лейтенантом.
— Здесь рядом госпиталь.
— Госпиталь — потом, когда уничтожим десант. Вон, видишь, пока выбивали парашютистов из этой усадьбы, пришлось потерять немало своих. Немцев где-нибудь поблизости видела?
— На соседней улице, теперь они где-то неподалеку.
— Ничего, мы с тобой вооружены. Доставай нож, нужно разрезать штанину.
— Нет у меня ножа. Не успели выдать. Даже не знаю, положен ли он санитарке.
— Ты сколько дней в госпитале служишь, красивая?
— Всего второй день.
— Тогда ясно. — Раненый достал из-за голенища сапога кинжал с граненой рукояткой, и протянул Евдокимке. — Действуй быстро, иначе кровью истеку.
Девушка неумело вспорола галифе, неловко обработала рану и принялась перевязывать. Рана оказалась неглубокой, пуля навылет прошла мягкие ткани чуть выше колена.
Стрельба в районе вокзала то затихала, то вспыхивала с новой силой. Через парк уже проходили красноармейцы, прочесывавшие окрестности госпиталя.
— Что тут у вас? — озлобленно прорычал какой-то сержант, на минутку приостановившись рядом с санитаркой.
— Не видите, что ли? — в том же тоне ответила Евдокимка. — Раненого командира перевязываю.
— Раненые — это потом; санитары и похоронщики пойдут вслед за нами, — обронил сержант и поспешил к бойцам, осматривавшим соседний дом.
— Только после боя обязательно обратитесь в госпиталь или в медсанбат, — посоветовала Евдокимка, помогая старшему лейтенанту подняться. — Операция не понадобится, но рана основательно загрязнена.
— Оказывается, в медицине ты кое-что смыслишь, — проговорил офицер, осматриваясь и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. — Вон, в сторонке, жилой дом, — указал он на крышу, выглядывавшую из-за высокой ограды.
— Не советовала бы заходить в него. Хозяйкой там — вредная и грязная старуха Фонюргина, которую, по-уличному, «Фу-Нюркой» кличут; злая и богомольная. Лучше отведу вас…