Флотская богиня
Шрифт:
— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, скопище бездельников! — поторапливал барон своих «скифов», поглядывая при этом на небо, где между туч пробивался предательский свет луны. — Рассредоточиться и быть готовыми к бою! Как только высадится последняя группа, мы ворвемся в этот город, подобно орде Чингисхана.
Последний самолет еще только заходил на посадку, когда Штубер увидел то, что больше всего надеялся сейчас увидеть, — две красные ракеты, выпущенные одна за другой в той части города, где находилась его секретная явочная квартира. Они означали, что ни о каких засадах и ловушках красные не позаботились. «Неужели в этой провинциальной степной глуши у Канариса в самом деле укоренился агент, уже более двух лет работающий под носом у энкавэдистов?» — умиленно удивился фон Штубер.
Только позавчера утром барон обратился к Ранке с каверзной просьбой:
— Не могу поверить, господин подполковник, чтобы в этом городке абвер не обзавелся ни одним агентом. Так, может быть, шепнете его адресок? Мало ли что произойдет в течение суток, которые нам придется вести бои в тылу врага…
— Грешно было бы не обзавестись им на железной дороге, связывающей промышленный центр Украины сразу с двумя черноморскими портами, — признал подполковник Ранке.
— Неужели обосновался еще до начала войны?
— Задолго до ее начала. Раньше мы по мелочам его не тревожили, однако раз в месяц получали основательные радиосводки по поводу всего, что происходит на железнодорожной станции и в самом городе. Радист она, кстати, превосходный.
— Речь идет о женщине?
— Причем о такой, какую никому и в голову не придет заподозрить в сотрудничестве с абвером. Она обладает почти божественными секретами естественного перевоплощения. Местные чекисты скорее поверят в существование Христа, нежели в то, что эта особа является давнишним резидентом германской разведки, имеющим к тому же в местных структурах власти ценнейшего информатора, работающего на нее вслепую.
— Так почему мы не подослали к ней пару моих диверсантов, которые взяли бы этот городишко под контроль задолго до подхода дивизий вермахта?
— Потому что уже через час после высадки эти ваши «бессмертные» оказались бы в руках местных энкавэдистов, после чего тут же выдали бы лучшего из моих агентов, — отрубил подполковник. — Причем не исключаю, что они сами сдались бы чекистам.
— Прошу прощения, господин подполковник, но не забывайте, что речь идет о выпускниках Фридентальских курсов, репутация которых…
— Эту репутацию еще следует подтвердить, оберштурмфюрер.
— Позволю себе не согласиться. Большинство наших курсантов еще до появления в замке Фриденталь побывали в таких переделках…
Ранке окинул барона снисходительным взглядом и высокомерно отвернулся. Оберштурмфюреру была знакома эта манера офицеров абвера свысока поглядывать не только на созданную Герингом разведку люфтваффе [22] , но и на попытку подчинить себе всю разведку и контрразведку адмирала Канариса, предпринимаемую службой безопасности СС.
22
Люфтваффе (нем. Luftwaffe) — название германских военно-воздушных сил.
— Если кто-то там из ваших взрывников и поработал в деморализованной Польше или в безвольной Франции, — брезгливо поморщился подполковник абвера, — это еще ни о чем не говорит. Истинный агент познается здесь, в России. Кстати, агент Аристократка послужит еще и в нашем тылу, взрывая местное подполье.
Координаты агента подполковник дал неохотно, с жестким условием, что о его существовании будет знать только он, барон фон Штубер, и к помощи его прибегнет только в самом крайнем случае.
— Один этот агент, — снисходительно предупреждал Ранке, — стоит всей вашей группы.
— По этому поводу у нас в СД говорят: «Никто так не склонен к преувеличениям, как «птенцы адмирала Канариса», — прокомментировал его заявление Штубер как офицер службы безопасности СС. — Порой мне кажется, что молва права…
И вот сейчас, только что, Аристократка дала знать о себе двумя сигнальными ракетами, обозначившими главное направление натиска диверсантов, рвущихся к центру.
Высадка десанта незамеченной все-таки не осталась. В гарнизоне объявили тревогу, и какие-то подразделения начали выдвигаться к восточным окраинам города. Авангардная группа диверсантов уже вступила в перестрелку, и барон приказал остальным в бой не ввязываться, а, рассредоточившись, просачиваться в город, обходя места стычек по флангам.
— Нам не нужен бой на окраине. В наших руках должен оказаться весь этот городишко, — напутствовал он своих «скифов-кочевников». — Отныне он ваш, я дарю его вам! — жестом великого завоевателя указывал оберштурмфюрер на предместье, оглашавшееся звуками хаотичной стрельбы и дружным собачим лаем. — Пусть пепелища этого Содома объяснят миру истинный смысл операции «Выжженная степь».
43
…И вой пикирующих бомбардировщиков, и пулеметная пальба — все это зарождалось в идиллическом полусне, и постепенно, сквозь постельную негу, заполняло ее встревоженное сознание.
Осознав, что родители надолго, возможно, навсегда, покинули и ее, и свой дом, Степная Воительница всплакнула. Правда, она тут же устыдилась своей слабости, но лишь для того, чтобы, проявив «гайдуцкий характер», в конце концов по-настоящему разреветься.
Причем больше всего ей было жаль не родителей, и даже не себя, а дом, где она, вопреки наставлениям, проводила последнюю свою ночь и который уже завтра будет брошен на произвол судьбы. В сознании Евдокимки дом неожиданно предстал в образе некоего воодушевленного существа, члена семьи — преданного остальными ее членами. Ей выпало стать последним из Гайдуков, кто покидает эти стены. Расчувствовавшись, она почти до полуночи переходила из комнаты в комнату, стараясь дотронуться рукой и мысленно попрощаться со всем, что здесь оставалось.
Однако все это происходило еще до того, как Степная Воительница погрузилась в сон. А теперь, буквально сброшенная с кровати воем «мессершмиттов», мощными взрывами и ружейной пальбой, она поспешно облачилась в свое военное одеяние; прихватила санитарную сумку, карабин, подсумок с патронами и, закрыв дом на замок, оставила ключ в условленном месте.
Рассвет еще не наступил, но где-то на востоке небо уже слегка просветлело; воздух казался теплым, но предельно влажным, словно бы пропитанным ночной росой. Он вбирал в себя аромат вишнево-древесной смолы, настоянный на горьковатом запахе полыни.