Флотская богиня
Шрифт:
— А кто сказал, что вы должны воевать против кого-либо? Мы с вами оказались посреди войны, где каждый воюет за себя. Чтобы уцелеть, выжить, выкарабкаться, надо помнить, что оружие взято в руки не ради карьерных амбиций дранкиных и кардановых, а во имя Отечества. Кстати, этот Карданов привел с собой в наш «разведмонастырь» младшего лейтенанта Квасютину, он с ней раньше служил в лагере для «врагов народа». Из надзирательниц, словом. Ну, вы ее знаете.
— Еще бы! Личность известная, — признал Дмитрий.
— Так вот, будучи в глубоком похмелье, она пожаловалась, что о женитьбе капитан уже не вспоминает, в постели ведет себя по-скотски и обращается с ней, как с животным — спаивает, избивает, издевается… Но дело даже не в этом. Во хмелю капитан не раз хвастался по поводу того, как именно добивался всяческих поощрений и продвижения по службе. До перевода в лагерь он стряпал дела на военнослужащих, почти всех их подводя под расстрельную статью, в том числе — одного генерала, что является предметом его особой гордости. Ну а в лагере «протокольно» подводил под «вышку» всех тех, кто сумел избежать пули по первичному приговору.
— Ты ведешь к тому, что, если этот лагерный варвар не угомонится, то…
— Вот именно: придется прибегнуть к «выстрелу милосердия»; но милосердия не к этому мерзавцу, а ко всему обществу.
Гайдук мрачно помолчал, а затем решительно покачал головой:
— Все это эмоции. Не стоит губить себя из-за такой падали. Кстати, завтра утром школу должен посетить генерал Шербетов, попытаюсь поговорить с ним.
Подполковник взглянул на часы; следовало отправляться на стрельбище. Все группы ежедневно начинали стрельбу в один и тот же час, только в разных местах. Группа Квасютиной обычно тренировалась в одном из монастырских подвалов. При этом Жерми всегда удивляло, что упражнения в тире в школе считали чуть ли не основной дисциплиной.
Вот и сейчас, как только подполковник простился с Анной, в ту же минуту появилась начальница группы с двумя другими курсистками. Прежде чем присоединиться к ним, Жерми оглянулась и заметила на крыльце особого отдела Карданова. Тот находился всего в нескольких шагах от Анны, и она могла видеть ухмылку на его худощавом лице с вечно шелушащейся прыщеватой кожей.
— Сразу же после стрельб явитесь ко мне, Жерми, — это мелкобуржуазное «Жерми» Карданов произносил раскатисто, с каким-то своим, сугубо энкавэдистским подтекстом.
— «Младший лейтенант Жерми», — в том же тоне напомнила ему Анна.
— Может, еще и прикажете титуловать вас «графиней»?
— Не сомневайтесь, прикажу.
— …Я знаю этот взгляд, — пробубнила Квасютина, едва завернув за угол храма. — Похотливый и наглый. В эти минуты он уверен, что сумеет устроить вам всенощный «допрос с пристрастием».
— Если ему это будет позволено.
Бывшая надзирательница настороженно и в то же время заинтригованно взглянула на Анну:
— Господи, нашелся бы кто-нибудь, кто поставил бы его на место, а еще лучше — убрал отсюда.
— Тогда бы вы ответили взаимностью инструктору по рукопашному бою, который буквально поедает вас глазами?
— Вы знаете, — не стала «темнить» Квасютина, — хороший мужик, вдовец, вот-вот майора получит… Но ведь Карданов, скотина, уже дважды вызывал его к себе, угрожал, родственников потрошить начал…
— Завтра приедет генерал Шербетов, с кем у меня очень хорошие связи. Мне на этого особиста, в общем-то, наплевать, все равно я долго здесь не задержусь, а вот для вас, командир, это последний шанс.
— А что, если генерал не захочет?
— Генерал всегда хочет, — пошло отшутилась Жерми, лишь для того, чтобы подбодрить Варвару Квасютину. — Одно условие: когда по вызову мне придется пойти к капитану, бери своего влюбленного инструктора да еще кого-нибудь и прогуливайтесь поблизости. Это очень важно!
— Неужели решишься? — загорелись глаза у Варьки.
— Когда занавес уже поднят, исполнителей менять поздно.
23
Лунное сияние медленно переплавлялось в предрассветную темень, и гидросамолеты стали напоминать огромных птиц, уставших от морских ветров, но так и не решившихся перебраться на сушу. Порожденные двумя стихиями — морем и небесами — они нетерпеливо ждали своего часа, чтобы оставить чуждую им землю.
— Вводная такова, — ворвался в томную дрему Степной Воительницы раскатистый баритон Корягина. — Сейчас мы погружаемся на гидропланы и через тридцать минут, с заходом со стороны моря, приводняемся в Черском лимане, в восьмидесяти километрах отсюда. На косе нас должны ждать два проводника. Световыми сигналами они помогут пилотам сориентироваться, а затем сориентируют в ситуации и нас с вами. В двух километрах от места высадки, в районе Тузловки и хутора Соляного, в тылу противника, блокирован штаб 107-й стрелковой дивизии. При нем оказались в окружении заместитель командующего и начальник штаба 5-й армии, с частью армейской документации, а также член военсовета армии.
— Оказывается, начхоз наш, «дураша», относительно «гурьбы генералов» был прав, — пробубнил Климентий над ухом Евдокимки. — Зря мы на него поперли.
— Так не за «гурьбу генералов» же поперли, — процедила сквозь зубы Степная Воительница.
— Противнику уже известно, — продолжал тем временем комбат, основательно прокашлявшись, — кто именно оказался в этой приморской западне у Тузловки. Как известно и то, что силы дивизии и армейской штабной роты охраны на исходе. Линия фронта всего в двенадцати километрах. По приказу командования в пять утра, — комбат встревоженно взглянул на часы, — группа начнет имитировать прорыв на восток, одновременно с такой же имитацией фронтовых частей. И, что очень важно для нас, при поддержке штурмовой авиации со стороны моря, маскирующей наше появление. А в шесть утра ударим в тыл противнику мы. Еще через час к косе приблизятся два бронекатера, эсминец, ледокол и несколько рыбачьих шаланд, — словом, все те, кого командованию удалось наскрести по ближайшим портам. Замечу, весь этот «спасательный флот» уже в море.
— И мы первыми на гидропланах должны будем отправить штабистов в тыл, — упредил дальнейший пункт вводной Жора из Голой Пристани.
— Стратегически мыслите, красноармеец Аркашин, — тут же отреагировал капитан. — После чего — поможем уйти всем, кого сумеем снять. Для утешительности, обещают подбросить два транспортных «кукурузника», которые могут садиться на луг у плавней. Если, конечно, к тому времени мы оттесним от плавней немецкие заслоны.
— Да разбегутся заслоны, как только узнают, что мы высадились, — уверенно пообещал Аркашин.