Фокус-покус
Шрифт:
— Наверно, так и было, — сказал я. Зачем ему или кому бы то ни было знать, что его назвали в честь 2 частей скотч виски, 1 части сладкого вермута с дробленым льдом и закрученной спиралькой лимонной шкурки?
— Как ты меня отыскал? — сказал я.
— Я сначала не собирался тебя искать, — сказал он. — Но недели 2 назад я решил, что нам следует увидеться хоть 1 раз. И я позвонил в Уэст— Пойнт.
— Я не поддерживал связи с ними много лет, — сказал я.
—
— Что ж, — сказал я, все еще стоя рядом с ним в приемной, — думаю, нам не придется дожидаться результатов анализа крови, чтобы узнать, мой ты сын или нет. Ты похож на меня в твоем возрасте как 2 капли воды.
— Ты должен знать, что я по-настоящему любил твою мать, — продолжал я.
— Она писала в письме, как вы были влюблены друг в друга, — сказал он.
— Придется тебе поверить мне на слово, — сказал я, — что, если бы я знал, что она беременна, я поступил бы честно. Я не знаю точно, что бы мы сделали, но мы бы нашли выход.
Я прошел в свои офис, приглашая его идти за мной.
— Входи. Там есть два кресла. Дверь можно закрыть.
— Нет, нет, нет, — сказал он. — Я должен ехать. Я просто подумал, что надо бы нам повидаться 1 раз. Вот и повидались. Ничего особенного.
— Я люблю, чтобы в жизни все было просто, — сказал я, — но если ты сейчас вот так уйдешь, не поговорив, это будет чересчур просто для меня, да и для тебя, хочу надеяться.
Он вошел со мной в офис и закрыл дверь, и мы сели в кресла лицом друг к другу. Мы не касались друг друга. Мы никогда в жизни не коснемся друг друга.
— Я бы угостил тебя кофе, — сказал я, — но ни у кого в нашей долине нет кофе.
— У меня в машине найдется, — сказал он.
— Не сомневаюсь, — сказал я. — Но ходить за ним не надо. Не беспокойся, не беспокойся. — Я откашлялся. — Прости за то, что я так говорю, но ты, похоже, из тех, у кого денег, как говорится, куры не клюют.
Он сказал что да, в смысле финансов ему повезло. Упаковщик мяса из Дюбека, который женился на его матери и усыновил его, незадолго до смерти продал свое дело Шаху Братпура и полученные в уплату брикеты золота поместил в швейцарский банк.
Упаковщика мяса звали Лоуэлл Фенстермейкер, так что полное имя моего сына было Роб Рой Фенстермейкер. Роб Рой сказал, что вовсе не собирается менять фамилию на Хартке, что он чувствует себя Фенстсрмснкером, а не Хартке.
Отчим очень хорошо к нему относился. Роб Рой сказал, что ему не нравилось только одно: способ выращивания
Маленьких телят, почти сразу после рождения, сажали в такие тесные клетки, что они едва могли повернуться, а все для того, чтобы их мышцы стали нежными и вкусными. Когда они достигали нужного веса, им перерезали глотки, и им никогда не доводилось побегать, попрыгать, подружиться с кем-нибудь или узнать что-то такое, ради чего стоит жить.
Какое преступление они совершили?
Роб Рой сказал, что поначалу богатое наследство было ему в тягость. Он сказал, что до самого недавнего времени и помыслить не мог о покупке такого автомобиля, как тот, что припаркован у ратуши, или пиджака из кашмирской шерсти, или туфель крокодиловой кожи. Именно так он и был одет.
— Когда в Дюбеке никто не мог себе позволить покупать кофе или бензин по ценам черного рынка, я тоже без этого обходился. Ходил всюду пешком.
— А что случилось недавно? — сказал я.
— Меня арестовали за растление малолетних, — сказал он.
У меня сразу все тело зачесалось на нервной почве. И он мне все рассказал. Я ему сказал:
— Спасибо тебе за то, что ты поделился этим со мной.
Зуд пропал так же быстро, как и начался. Я чувствовал себя чудесно, я был рад, что он смотрит на меня и думает, что ему думается. Я очень редко бывал рад, когда мои законные дети смотрели на меня и думали то, что они думали.
В чем же разница? Стыдно признаться, потому что в этом столько суетности. Но вот ответ: я всегда мечтал стать Генералом, и вот теперь у меня на плечах генеральские погоны.
Неловко проявлять человеческие слабости.
И вот еще что: на мне больше не висели мертвым грузом моя жена и теща. Зачем я держал их так долго дома, хотя было ясно, что из-за них жизнь моих детей стала невыносимой?
Может быть, в подсознании у меня засела мысль: гдето есть великая книга, в которой записаны все дела и события, и мне просто хотелось обеспечить себе солидное доказательство того, что я могу сочувствовать людям.
Я спросил Роб Роя, в каком колледже он учился.
— Йейль, — сказал он.
Я ему сказал, что Элен Доул говорила про Йейльский университет — что его надо бы назвать «Техникум для плантаторов».
— Не понял, — сказал он.
— Мне самому пришлось попросить ее объяснить, — сказал я. — Она сказала, что в Йейле плантаторы учились, как заставлять туземцев убивать друг друга, а не их.
— Чересчур сильно сказано, — сказал он. Потом он спросил, жива ли еще моя первая жена.