Фолкнер
Шрифт:
Уже на первых страницах рассказа "Огонь и очаг" о Лукасе Бьючеме сказано: "Это было его собственное поле, хотя он не был его владельцем, никогда не хотел им обладать и не нуждался в этом. Он обрабатывал это поле уже сорок пять лет, еще до того, как родился Карозерс Эдмондс, пахал, сеял и обрабатывал тогда, когда хотел, и так, как считал нужным… а Эдмондс приезжал раза три в неделю на своей кобыле посмотреть на поле и, быть может, раз в сезон останавливался, чтобы дать ему совет, который он полностью игнорировал — игнорировал не только совет, но даже голос, который произносил его".
Лукаса Бьючема связывает с белыми потомками Карозерса Маккаслина не только то, что он внук основателя династии, но и сложнейшие переплетения человеческих
В ту ночь, когда Лукас приходит в дом к Заку Эдмондсу, чтобы забрать оттуда свою жену, он говорит ему: "Я негр. Но я и человек. Я больше, чем просто человек". Лукас настолько ощущает себя равным своему белому родственнику, что, обуреваемый ревностью и чувством унижения, собирается убить Зака, то есть совершить самое тяжкое с точки зрения расового кодекса преступление.
Однако дело до убийства не доходит. Жена Лукаса Молли возвращается к своему мужу, но теперь у нее фактически двое сыновей — черный и белый, потому что маленькому Роту Эдмондсу она заменила мать. В образ Молли Фолкнер вложил всю любовь и благодарность к своей няне Мамми Калли. Он наделил Молли внешностью Калли, ее бесконечной добротой, самоотверженностью, человеческим достоинством.
Мальчики, как это бывало сплошь и рядом на Юге, растут как братья. Они вместе спят, вместе едят, вместе играют. Но это не может длиться долго — кодекс расовых отношений неизбежно вступает в силу, и белый мальчик Рот Эдмондс испытывает на себе его гнетущую силу. "Потом однажды давнее проклятье, лежавшее на его предках, древняя надменная гордость, основанная не на ценности человеческой личности, а на географической случайности, возникшая не от доблести и чести, а от зла и стыда, обрушилась на него". Семилетний Рот, сам толком не понимая, что им движет, отказывается дальше спать в одной постели со своим молочным братом, с товарищем детских игр, с черным сыном Лукаса Бьючема Генри. В его детское сознание помимо него входит унаследованное им представление о негре как о существе низшего порядка. "Так он вступил в права наследства. Он вкусил его горький плод". Так начинается разрушение личности — мальчик начинает ощущать себя сначала белым, а потом уже человеком, — происходит сдвиг естественных нравственных понятий.
Рядом с главной темой — историей расовых отношений и влияния этих отношений на души людей — в рассказе "Огонь и очаг" начинает просвечивать и другая тема, которая в полную силу зазвучит в последующих рассказах книги "Сойди, Моисей", — тема связи с землей, с природой, с вековечными устоями человеческой жизни, символизирующимися в образе очага в хижине Лукаса, где никогда не гаснет огонь. В отличие от белого Рота Эдмондса, который сам не производит никаких материальных ценностей, имея дело с банковскими счетами, Лукас Бьючем — человек, прочно связанный с землей, которую он вот уже почти полвека возделывает — "он любил свое поле и любил трудиться на нем", — и это придает личности Лукаса какую-то человеческую прочность, основательность. Примечательно, что, когда Лукас на старости лет увлекается идеей найти сокровища, якобы зарытые где-то здесь индейцами в давние времена, и забрасывает свое поле, его старенькая жена Молли, уверенная, что это погубит его как человека, решается на крайнее средство — после тридцати лет совместной жизни она заявляет, что, если он не бросит заниматься кладоискательством, она разведется с ним. И эта угроза оказывается решающей — Лукас дает зарок навсегда бросить поиски сокровищ.
Тема
Так обнажается трагическое несоответствие между естественным человеческим восприятием другого человека и расовыми предрассудками.
Но вот читатель переворачивал следующую страницу книги и попадал в иной мир, в мир диких, девственных лесов, и рассказ шел "о людях… не о белой, черной или красной коже, а о людях, охотниках с их мужеством и терпением, с волей выстоять и умением выжить, о собаках, медведях, оленях, призванных лесом, четко расставленных им и в нем по местам для извечного и упорного состязанья, чьи извечные, нерушимые правила не милуют и не жалеют, — вызванных лесом на лучшее из игрищ, на жизнь, не сравнимую ни с какой другой".
Всю свою любовь к охоте, к этому неповторимому общению с природой, незабываемые воспоминания юности Фолкнер вложил в эти два рассказа в книге "Сойди, Моисей" — «Старики» и «Медведь». Это два подлинных шедевра по проникновенному изображению леса, ритуала охоты, состояния человеческого духа в общении с природой.
Сюжет обоих рассказов, которые объединены одними и теми же героями, одним и тем же местом действия и, по существу, выглядят единым целым, весьма несложен. Это рассказы об охоте. Но за охотничьими приключениями стоит многое другое — глубокие сокровенные раздумья писателя о нравственном идеале, о подлинной ценности человека, о его ответственности перед собственной совестью.
Время действия обоих рассказов по сравнению с предшествующими им вторым и третьим рассказами книги опять в прошлом — оно относится к началу нашего века, когда леса в Большой Низине, как называли дельту Миссисипи, еще были дикими и в них водились олени, медведи и куда мальчиком и юношей ездил Фолкнер каждую осень в охотничий лагерь вместе со старыми, испытанными охотниками, чтобы учиться у них великому умению познания природы, любви к ней.
Вот этот великий искус, этот путь возмужания проходит и юный герой Фолкнера в рассказах «Старики» и «Медведь». На этот раз героем выступает Айк Маккаслин, внук основателя династии Карозерса Маккаслина, родившийся, когда его отцу было уже под семьдесят, которому двоюродный брат Кас Эдмондс заменил отца.
Из года в год осенью, в ноябре, мальчик видел, как грузили фургон, готовили свору собак и охотники уезжали в Большой Каньон — оленьи и медвежьи дремучие места. И мальчик каждый раз отсчитывал, сколько лет ему еще осталось ждать того дня, когда его возьмут в леса. И вот наконец этот день настал, "он увидел лес сквозь вялый, ледяной ноябрьский дождик; впоследствии лес так и вспоминался всегда ноябрьским, рисовался сквозь тусклую морось поры умиранья высокой бескрайней стеной сомкнутых деревьев… послушником вступал он в настоящий лес, принявший его и тотчас сомкнувшийся снова".