Folly
Шрифт:
Они много путешествовали с Сильвестром. Она не просто наслаждалась видами – она чувствовала его энергию, которую вбирала в себя, чтобы потом отдать всё, без остатка ради создания неповторимого шедевра, коим восхищались. Как же красивы были миниатюрные бухточки в Сорренто с их старинными домами, стены которых были продолжением отвесных скал. Их самих как будто вписали в этот монументальный ландшафт. Успела она насладиться и уютными городками на острове Капри. Будто впечатанные в гористую местность, они непроизвольно становились её частью, будоража воображение художников. А эти мощёные дорожки, вьющиеся вдоль побережья, с их подъёмами и спусками! Удивительно, но ей было совсем не трудно переезжать с места на место, часами стоять в одной позе, а иногда и забывать о сне. Вовсе нет, ведь она была частью чего-то большого, что
Быть музой – непростое занятие. Абсолютно неважно, на холсте ты или за ним. Ты всегда должна вдохновлять мастера всеми возможными способами. С другой стороны, жаловаться ей было особо не на что. Этот русский был хорош собой: высокий, с острыми чертами лица, мужественным подбородком и тоненькими модными бакенбардами. Особенно его отличал пронзительный взгляд, пытающийся найти то, что поможет ему наиболее точно выразить себя на холсте. «Глупенький, он как будто не понимал, что достаточно ему взглянуть на меня – и в его кучерявой головушке сразу же родятся образы», – с улыбкой думала она. Особенно ей запомнилась последняя поездка в Неаполь. Он рисовал вид на море при свете луны и потратил там немало бессонных ночей, чтобы уловить ту тонкую грань, когда картина превращается из набора красок в нечто такое, что начинало говорить: «Хорошо, что я всегда была с ним. У него без меня ничего бы не вышло».
Сейчас она в сумрачном прохладном Риме. В эту пору этот город вовсе не то тёплое и солнечное место, которое отражено с набережной Тибра в картине «Новый Рим. Замок святого Ангела». Его музе особенно нравилась эта картина. Она была настолько невесома, что от неё так и веяло какой-то свободой, надеждой и стремлением к чему-то новому. А ведь запечатлела обычных рыбаков, занимающихся своей рутиной! Но где? На фоне замка Святого Ангела и собора Святого Петра, поражающих своей монументальностью. Вот уж действительно встреча двух эпох! Наша героиня мало что понимала в тонкостях живописи, ведь она могла только передавать чувства, но так как она была ещё и француженкой, то не могла пропустить мимо ушей термин, который часто употреблял Сильвестр: «пленэр». Правда, слышала она его как два слова – «en plein air» (последние два сливались в одно), что по-русски звучит как «на открытом воздухе». Именно таким образом рисовал свои знаменитые пейзажи художник.
Не только погода портила ей настроение, но и то, ради чего она пришла в этот мир, – чувства. Буквально несколько недель назад Сильвестр представил её новому, подающему надежды мастеру. И она сразу почувствовала себя потерянной. Ведь в её душу проникло нечто настолько светлое и наивное, что она просто не знала, как ей быть. Поначалу она думала, что это было мимолётное влечение, просто намного сильнее в сравнении с предыдущими. Но день ото дня это чувство росло, и она больше не могла о нём молчать. Она хотела прямо-таки кричать о нём во весь голос каждому прохожему на улице. Ей хотелось, чтобы в новой мастерской висели только её портреты, она больше никого не хотела видеть рядом с собой и рядом с ним. Но, к сожалению, как ни пыталась она быть ласковой и милой, он не отвечал взаимностью. Для него это была обычная интрижка. Без обязательств, без чувств. Но ведь им так хорошо вместе! Он так на неё смотрит, улыбается, шутит… А как он нежно касается её, прижимает к себе!.. Разве не может это быть чем-то большим? Чем-то лёгким, невесомым?
Сначала она гнала подобные мысли прочь. Этого не может быть. Он просто не хочет пока показывать их взаимную радость публике. «Ведь как со мной выйти в свет, на их балы, приёмы? – размышляла она. – Я совсем не предназначена для этого. Обыкновенная, ничего из себя не представляющая простушка из Франции в поисках новой жизни. Какие у меня шансы без всех этих регалий и титулов? Кого я обманываю? А может, всё же?..
Нет, нет, как пусто и больно внутри!.. Не от чего оттолкнуться. Я как будто лечу в бездну и не чувствую этому конца. Это совсем не то, что воспринимаешь как порхание бабочки или лёгкое прикосновение ветра в прозрачном воздухе. Сколько я писем ему написала, сколько души своей оставила на страницах! Строчка за строчкой я пыталась пробиться сквозь всю эту пелену вероломства и надменности. Ну почему судьба изначально заключает нас в разные рамки? Словно для каждого так или иначе отмерена не просто стартовая линия, но и вся беговая дорожка. И невозможно переступить, перепрыгнуть, переползти эту невидимую линию…
В чём смысл того, что я написала ему это письмо? У него уже с десяток таких. Они могли бы растопить любое сердце, даже самое холодное, покрытое вековыми льдами. Но никакая Сибирь не сравнится с его отношением ко мне. Что мне ещё сделать, чтобы мы были вместе? Чтобы наконец рассказать всем, что я люблю его, и при этом не выглядеть посмешищем? Я даже не очередная победа, трофей, завоевание. Я просто игра и ничего больше».
Вот так, быстро водя пером по бумаге, она зачёркивала все слова, все чувства, которые здесь оставила. Она ощутила себя опустошённой, но это, как ни странно, помогало. Она уже не видела смысла в перечёркнутых вдоль и поперёк строчках, которые когда-то были её надеждой… Огонь от почти потухшей свечи сначала нехотя, потом всё с большей и большей прожорливостью поглощал то, что на самом деле оказалось иллюзией. Вот он коснулся её руки и вывел из состояния бешенства и гнева.
Остатки письма в виде пепла упали на деревянный пол, и она быстро их растоптала – с такой силой, на какую только была способна. Сердце бешено колотилось от обиды. «Мне надо успокоиться, сделать глубокий вдох, просто на что-то переключиться», – повторяла она про себя.
На улице было тихо, темно и свежо. Вдали блёклые огни обрисовывали очертания дороги. Сердце понемногу успокаивалось, но каждый его стук по-прежнему отдавался болью в висках. «Мне нужно выбраться отсюда» – пульсировала мысль.
Она не знала, куда шла. Просто вдыхала свежий воздух, наполненный запахами цветов, листьев, травы. Шла долго, подхваченная энергией природы, её простотой и самобытностью. «Природе не нужно ничего доказывать: она такая, какая она есть, и все её любят и ей восхищаются. А мной – нет; по крайней мере, не сейчас. Может быть, я всё испортила? Слишком была навязчива, стала скучной и неинтересной – даже для игры негодной? Ох, как же мне снова плохо!.. – Погрузившись в эти думы, она сама не поняла, как постепенно перешла на бег. Помчалась вперёд, никуда не сворачивая, прочь от этих людей, мыслей, поступков. – Мне нужны воздух, чистота. Журчание воды… Неужели я дошла до Тибра? Этот мост Понте-Молле встречал многих великих людей, от Юлия Цезаря до Карла Великого. Однажды он встретил и меня, но великой я не стала. И он не станет. Без меня, без моей энергии».
– Никогда! – она прокричала это слово как можно громче, чтобы её услышали даже в центре Рима. В каждом доме, в каждой мастерской и торговой лавке. Чтобы не только люди, но и вещи узнали о её предсказании. Все они должны быть на её стороне и отвернуться от него!
– Добрый вечер, синьора, – раздался тихий ровный голос. – Или к Вам лучше обращаться как мадмуазель Демулен?
Аделаида была одновременно и поражена, и смущена. Поражена, потому что не заметила, что в столь поздний час она была на мосту не одна. А смущена, потому что перед ней стояла обладательница высокого ранга, как раз того, которого ей так не хватало для личного счастья. Её «соперница» в придуманной жизненной гонке не выглядела так, как подобает человеку её статуса: одета в какие-то чёрные лохмотья, никаких украшений, на ногах вместо шикарных туфель – грубые ботики на тонкой подошве. Голову покрывал капюшон – очевидно, её шикарные волосы не были заплетены и на причёску никто не тратил и пяти минут при положенных как минимум полутора часах. На мгновение Аделаиде показалось, что она тоже вполне себе достойная женщина, ведь сейчас она выглядела не хуже, а глаза были намного ярче… А как она доехала, где её шикарная повозка, где её «свита»? Ответом на её вопрос стало одинокое ржание.
– Да, но что… – она не успела договорить. Смущение одержало верх. Аделаида бессознательно сделала шаг назад, думая, что нащупает перила. Так и случилось, вот только за секунду до этого она слишком сильно наклонила корпус назад, и её ноги мгновенно потеряли опору. Это было дуновение ветра или она действительно почувствовала лёгкое прикосновение?
Аделаида Демулен на самом деле летела в пропасть. Она не успела даже издать крик – лишь только открыла рот, как холодная река тут же поглотила её. Тело скрылось под водой, и течение понесло его к центру Рима. В это самое мгновение мир лишился очередной музы – проводника между целым миром и творчеством одного мастера. По крайней мере, ей так казалось до последних секунд её жизни.