Фонарщик
Шрифт:
Добрая женщина приготовила отвар из ромашки и, напоив маленькую Герти, вновь принялась за шитье. Герти легла, повернулась к своей новой приятельнице и, устремив на нее свои большие черные глаза, смотрела, как та шьет.
– Ну-ка, – сказала соседка, – как ты думаешь, что я шью?
– Не знаю, – ответила Герти.
Тогда женщина расправила свою работу: это было ситцевое платьице для девочки.
– Какое хорошенькое платьице! – воскликнула Герти. – Это для вашей дочки?
– У меня нет дочки, у меня только мальчик, Вилли.
– Какое красивое
– Добрый? Это лучший мальчик в мире! И самый красивый, – прибавила женщина, бледное, болезненное лицо которой просияло от материнской гордости.
Герти отвернула голову, и лицо ее стало таким грустным, что соседка, приписывая это утомлению, подумала: больному ребенку надо отдохнуть. Она велела девочке закрыть глаза и постараться заснуть. Герти повиновалась и казалась погруженной в глубокий сон, когда тихо открылась дверь и вошел фонарщик.
– Как, миссис Салливан, вы еще здесь? – спросил он. – Я вам очень благодарен. Пришлось сегодня проходить дольше, чем предполагал. Как ребенок?
– Ей лучше, она пришла в себя. Думаю, что при хорошем уходе она скоро поправится. Да вот она и проснулась, – добавила соседка, увидев, что Герти открыла глаза.
Тру подошел к постели, погладил волосы Герти, уже подстриженные и аккуратно причесанные, пощупал пульс и утвердительно кивнул головой. Герти взяла его за руку и крепко сжала ее. Старик сел на край кровати и, глядя на работу миссис Салливан, сказал:
– Меня не удивит, если это новое платье понадобится ей раньше, чем мы надеялись. Я думаю, она скоро будет на ногах.
– Я тоже так думаю, – сказала миссис Салливан, – но не слишком торопитесь. Она была очень больна и еще долго будет слабенькой. Видели вы сегодня мисс Грэм?
– Как же, видел. Бедная, милая барышня! Уж она расспрашивала, расспрашивала. Дала мне вот эту коробочку мятных леденцов, говорит, хорошо для выздоравливающих.
– Ой, кажется, отец вернулся, – спохватилась миссис Салливан. – Надо пойти приготовить ему чай. До свидания, мистер Флинт! Я зайду вечером.
– До свидания, соседка. Спасибо вам!
В последующие дни, пока Герти выздоравливала, миссис Салливан часто сидела с работой у ее постели. Это была очень добрая женщина с кротким лицом. Однажды, когда Герти уже почти поправилась, девочка сидела на коленях Тру перед камином, тщательно завернутая в одеяло, и неожиданно заговорила о своей новой приятельнице. Вдруг, глядя старику в глаза, она спросила:
– А ты знаешь, дядя Тру, какой это девочке она шьет платье?
– А такой, которой нужно и платье, и много кое-чего еще, а то у нее одни лишь лохмотья. Не знаешь ли ты ее, Герти?
– Кажется, знаю! – отвечала Герти, склонив головку.
– А где же она?
– Не сидит ли она у тебя на коленях?
– А с чего же ты взяла, что миссис Салливан будет шить тебе платье?
– О! – воскликнула Герти. – Я этого никогда бы не подумала, но ты сам мне сказал…
– Ишь ты, плутовка! – сказал Труман, целуя ее. – Для тебя и есть. Целых два платья, да еще будут и чулки,
Герти широко открыла глаза, засмеялась и захлопала в ладоши. Труман тоже смеялся. Оба были счастливы.
– Дядя Труман, и все это она купила? Она богатая?
– Кто? Миссис Салливан? Нет… Все это купила мисс Грэм.
– Кто такая мисс Грэм?
– Это одна барышня, она добра как ангел. Я когда-нибудь расскажу тебе про нее. А теперь ты устала, пора спать.
Однажды в воскресенье Герти чувствовала себя значительно лучше, но так устала за день, что легла еще засветло и крепко проспала пару часов. Проснувшись, она увидела, что Труман не один, с ним был старик, гораздо старше фонарщика; он сидел по другую сторону камина и курил трубку. На нем был опрятный сюртук из грубой материи, старинного покроя; черты лица его были резкими, и ему, казалось, настолько же легко было говорить неприятные вещи, насколько трудно – приятные. Его губы постоянно складывались в саркастическую улыбку, и все лицо выражало глубокое разочарование, что говорило о характере старика мало хорошего.
Герти догадалась, что это мистер Купер, отец миссис Салливан, псаломщик из ближней церкви.
Семейные неприятности и материальные неудачи показали ему жизнь с дурной стороны, но в глубине его души сохранилось немало доброго. Труман хорошо знал соседа и любил выявлять его скрытые достоинства. Он ценил искренность и честность старика. Воскресными вечерами они часто сиживали вдвоем у камина и беседовали. Их дружеские отношения ничем не нарушались, хотя Труман был полной противоположностью старому Куперу. В тот вечер, о котором идет речь, они исчерпали уже несколько тем, а когда Герти проснулась, она услышала, что говорят о ней.
– Где вы ее подобрали? – спросил мистер Купер.
– У дверей Нэнси Грант, – ответил Тру. – Это та скверная тетка, против сына которой вы когда-то выступали в качестве свидетеля. Вы, несомненно, помните, как она вела себя в этом деле. Она угрожала местью всем, даже судье. Если бы вы знали, как она обращалась с этой бедняжкой! И ругала, и била, и, наконец, просто выгнала из дома…
– Ах, да! Я ее знаю. Меня удивило бы, если она была бы добра даже к своей родной дочери! Но, Тру, что же вы собираетесь делать с этим ребенком?
– Оставлю у себя, буду заботиться о ней.
Мистер Купер расхохотался.
– Вам кажется странным, – продолжал Труман, – что я в мои годы хочу взять на воспитание ребенка… Быть может, вы правы, но я объясню вам, как было дело. Она замерзла бы в ту ночь, о которой я вам говорю, если бы я не взял ее к себе, а потом умерла от болезни, если бы я не позаботился о ней с помощью вашей дочери. И вот я решил оставить ее у себя, беречь и, что бы ни случилось, делить с ней последний кусок хлеба. Я слишком рано узнал, господин Купер, что такое одиночество – без отца и без матери… Вы оглядываетесь вокруг и находите, что здесь нечего делить; это правда, но все же это приют, это свой угол, а это уже немало для того, кто никогда его не имел.