Фонтан огня
Шрифт:
— Но вы же принцесса! Или в Акоре совсем другие обычаи?
В чем-то жизнь у нас напоминает вашу. Люди посещают приемы, ходят в театры, на музыкальные вечера, на спортивные состязания. Но у нас нет такого общества, как здесь, нет определенных групп людей, которые, по-видимому, вечер за вечером постоянно проводят время в одной и той же компании.
— Все это весьма традиционно, не так ли? — Уилл явно забавлялся. — Если не сказать — ужасно скучно. Но в этом есть определенный смысл.
— Какой же? — искренне заинтересовалась Клио.
— Это обеспечивает
Две недели назад он сказал, в сущности, то же самое изысканной блондинке-дочери маркиза, как он помнил, — с которой случайно познакомился на званом вечере, куда ему не хотелось идти, но от которого нельзя было отказаться. Она наклонила набок модно причесанную голову, оценила его пустым взглядом зеленых глаз и соблазнительно улыбнулась. «Я обожаю иллюзии, — объявила леди и после недолгого размышления добавила: — И пантомимы тоже».
С любопытством ожидая, что ответит принцесса Акоры, Уилл посмотрел на ее руки — они были тонкими, изящными, без перчаток и с прилипшими к ним кусками грязи. Женщины, с которыми он был знаком, не проводили время в сырых подвалах, выкапывая замшелые черепки. В лучшем случае они осмеливались выйти в свой сад, чтобы срезать несколько цветков для букета, при этом должным образом спрятавшись под шляпой, вуалью и, разумеется, надев перчатки.
— Мне трудно представить что-либо более угнетающее, чем попусту растраченная жизнь, — сказала Клио. — Это не что иное, как оскорбление для людей, которые прилежно трудятся, чтобы обеспечивать свое существование.
Принцесса оказалась сообразительной и обладала рациональным мышлением. Это создавало некоторые неудобства. «Но даже при этом я сумею с ней справиться», — решил граф.
— Вы не носите перчаток? — спросил он.
— В перчатках я не чувствую того, что выкапываю. — Клио слегка покраснела, но не спрятала руки. — Они мешают определить, насколько оно может быть хрупким.
— А это важно?
— Да. Если я ошибусь, что-то, пережившее столетия, может в одно мгновение погибнуть из-за моей небрежности.
— Если это так, почему просто не оставить эти вещи там, где они есть? — Уилл невольно заинтересовался, его любознательный мозг искал объяснения.
— Потому что в конце концов они разрушатся и, когда это случится, унесут с собой свои истории.
— О чем могут рассказать несколько кусков разбитого глиняного кувшина?
Клио смотрела на него, стараясь понять, действительно ли он заинтересовался или это простое проявление вежливости.
— Я на самом деле хотел бы это знать, — мягко сказал Уилл, подбадривая ее.
Сами по себе, возможно, очень мало, но вместе с другими предметами, найденными в том же помещении, они могут помочь составить общую картину происходившего. — Она на мгновение задумалась и продолжила: — Положим, например, я нашла в подвале осколки кувшина. В кувшин обычно наливают жидкость. Зачем он понадобился кому-то здесь, в подвале, использовавшемся
— Не представляю. Возможно, сам кувшин убрали в подвал, когда им перестали пользоваться.
— Возможно, но в таком случае я нашла бы не один кувшин. А до сих пор мне ничего больше не попалось.
— Значит, вы полагаете, что это склад кувшинов?
— Вообще-то я считаю, что простейшее объяснение, видимо, самое точное. Кувшин служит для хранения напитков, следовательно, они и хранились в подвале.
— Необычное место для вечеринок, — с улыбкой заметил Уилл.
— Согласна, но, как я сказала, это самое простое объяснение.
— Бритва Оккама.
— Прошу прощения?
С опозданием удивившись направлению их разговора, он пояснил:
— Уильям Оккам был средневековым философом. Он установил принцип, гласивший, что когда мы сталкиваемся с чем-то, что стараемся понять, нам следует «отсекать» все предположения, теории, идеи и так далее, которые у нас были на этот счет, пока мы не доберемся до абсолютно нагого минимума, необходимого для объяснения этого явления. То, что нам останется, когда мы это сделаем, скорее всего и будет истинным объяснением.
— Можете привести мне пример?
Я получил письмо, отправленное из Парижа, — подумав немного, заговорил Уилл. — Почерк на конверте и имя отправителя я хорошо знаю, они принадлежат моему знакомому, который, я уверен, сейчас живет в Шотландии. Дол жен ли я сделать вывод, что кто-то в Париже невероятным образом обладает тем же именем и почерком, что и мой друг, и решил написать мне или что мое собственное предположение о местопребывании моего друга неверно и он на самом деле находится в Париже?
— Вы могли бы просто вскрыть конверт и выяснить это, — с улыбкой заявила Клио.
— Окажите мне милость. — Уилл искоса взглянул на нее. — Какой я должен сделать вывод до того, как вскрыть письмо?
Оказать ему милость — очень заманчивая мысль, но, отбросив ее в сторону, Клио сказала:
— У вас есть физическое доказательство — имя и почерк — наряду с вашими собственными предположениями о местонахождении вашего друга. Давайте отталкиваться от предположения, которое в конечном счете может оказаться ошибочным. Учитывайте только доказательства, и вы придете к заключению, что ваш друг, конечно, в Париже. — Ее глаза просияли. — Это подразумевает бритва Оккама? Чем меньше наших собственных идей мы привлекаем к решению вопроса, тем, по-видимому, меньше возможность совершить ошибку?
— Совершенно верно. — «Не просто рациональное мышление, а живое, привыкшее оперировать идеями», — понял Уилл, и его настороженность в отношении нее удвоилась, однако он ничем себя не выдал и просто улыбнулся. — Вы долго пробудете в Холихуде?
Долго ли? Устав от Лондона, томясь однообразием светской жизни, Клио собиралась поехать в Хоукфорт. Ее кузен Дэвид присматривал там за домом, пока его родители выполняли свои обязанности при дворе, и написал, что будет рад ее обществу, да и сам Хоукфорт был замечательным местом.