Фонтаны на горизонте
Шрифт:
Ханнаен позвонил, вызывая Орацио. Бромсет постучал пальцами по столу и сказал:
Что нам делать с большевистским негром?
Ах, доннер-веттер[26]
доннер веттер - черт возьми (немец.), — выругался Комберг и даже вскочил с диванчика. — Я и забыл об этой черномазой обезьяне.
— За своих парией я ручаюсь, — сказал Ханнаен, подчеркивая тем самым, что он не имеет никакого отношения к Мэйлу и пусть им занимаются Бромсет и Комберг — Негра мне подарил Микальсен.
Старый болван, — вспомнил капитан-директора Бромсет и вернулся к вопросу
За борт его, — махнул рукой Комберг. — Утопить, а там скажем, что свалился в море во время охоты.
Комиссар не поверит, — покачал головой Бромсет. — Впрочем... — гарпунер разгладил усы, провел ладонью по бороде, у него появилась мысль. — Есть выход! — Юрт от удовольствия засмеялся раскатистым смехом. — Даже без вашего кофе, Ханнаен, гениальные мысли иногда приходят в голову.
Дьявол меня возьми! — воскликнул Ханнаен, — Где пропадает Орацио? Я вытрясу душу из этой старой развалины.
Капитан позвонил снова. Старый итальянец замешкался на камбузе, готовя свежий кофе для капитана, и подходил к каюте Ханнаена в тот момент, когда капитан спрашивал Бромсета:
— Так каким же образом вы придумали отправить на дно этого негра?
Капитан говорил громко, и Орацио хорошо расслышал его. Старик чуть не выронил из рук подноса с кофейником и остановился, не решаясь постучать в дверь. Послышался голос Бромсета:
Негра отправит на завтрак рыбам Скруп!
Этот сумасшедший? — удивился Комберг. — Да негр его одним щелчком с палубы вышвырнет!
У Скрупа удар будет меткий, — засмеялся Бромсет. — На этот раз он не промахнется!
Жаль негра, хороший он механик, — сказал Ханнаен.
Механика в каждом порту найдете, — откликнулся Бромсет.
Орацио обомлел. Теперь он окончательно понял, что речь идет о негре механике, этом большом добродушном человеке, который так дружески улыбается. «О святая мадонна, не дай свершиться злодейству!» — Орацио хотел тут же бежать к Джо, предупредить негра, но страх перед Ханнаеном приковал его к палубе. Из каюты донесся взбешенный крик Ханнаена:
Орацио! Итальянская свинья! Старик отворил дверь, испуганно бормоча:
Я здесь, синьор, я здесь!
— Ползаешь, как улитка, — выругался Ханнаен и замахнулся на итальянца. — Ну, выметайся из каюты, рухлядь ходячая!
Орацио оказался за дверью. Он вышел на палубу. Ночь опустилась на море. Берег лежал темный, невидимый. В безлунном небе холодно перемигивались звезды. Море шумело, рокотало, плескалось у берега и бортов. У Орацио сжалось сердце. Он всегда боялся моря, всегда чувствовал себя таким ничтожным в сравнении с ним, и ему казалось, что море вот-вот поглотит и его, и корабль, и весь экипаж, и капитана Ханнаена. «О святая мадонна, почему ты не накажешь Ханнаена», — молил старик. Он, Ханнаен, увез Орацио из родной Италии, где так ярко светит солнце, где даже море не такое страшное, а ласковое, нежное, теплое... А теперь Ханнаен со своим гарпунером замыслили погубить негра. За что? Что им негр сделал? Он ведь такой же несчастный и одинокий, как Орацио, он так же оторван от своей родины. И теперь его хотят убить. Скруп убьет его! Тогда Орацио станет соучастником убийства. Кровь негра падет и на него.
Старый итальянец трясся от страха и ужаса. Он поднял глаза к небу и стал молиться. Свет далеких холодных звезд успокоил его. Он вспомнил, что в детстве мать рассказывала ему о звездах. Она говорила, что каждая звезда — это ангел, который смотрит на землю и помогает своим светом совершать людям добрые дела. Там, среди звезд, есть и его, Орацио, ангел. И он увидит, что Орацио тоже совершит доброе дело.
Итальянец спустился в кубрик. Увидел темное лицо Джо. Негр спал спокойно, подложив ладонь под щеку.
А на угловой нижней койке свернулся Скруп, уткнувшись лицом в подушку. Сразу видно, что совесть нечиста. Орацио с отвращением и страхом отвернулся, подошел к Оскару. Матрос спал беспокойно. Его левая рука лежала на груди, и пальцы ее скребли толстую вязь свитера, который Оскар никогда не снимал. Оскар все время шевелился, точно ему было неловко лежать и он никак не мог найти удобную позу. Скулы и впалые щеки были розовыми, это Орацио хорошо видел даже при слабом свете грязной лампочки.
— Оскар, Оскар! — осторожно потряс Орацио плечо матроса, — Оскар...
— А, что? — Датчанин сразу проснулся. — Ты что,
Орацио? Почему не спишь?
— Выходи на палубу, — Орацио пугливо обернулся. — Выходи скорее. О святая мадонна, я тебе такое скажу, что...
Итальянец закрыл себе рот ладонью. Лицо его побледнело, и глаза были полны страха. Он молча сделал матросу знак подняться на палубу и отступил к крутому трапу. Оскар бесшумно соскочил с койки и, сунув ноги в разбитые сапоги, тяжело зашаркал к двери. Скруп зашевелился на койке. Орацио, не спускавший с него глаз, затрясся в ужасе: что если матрос проснется? Тонкие, худые пальцы итальянца с ревматически распухшими суставами судорожно обхватили поручни трапа. Старик согнулся, точно желая стать еще меньше, незаметнее.
Что с тобой, Орацио? — позевывая, спросил Ос кар.
Тс-с! — Орацио с трудом разжал пальцы и почти бесшумно поднялся по трапу.
Недоумевающий Оскар следовал за ним. «Что-то со стариком творится. Может, кэп опять его обидел?» Уже не раз Орацио приходил к датчанину, чтобы выплакать свое горе.
Матросы вышли на палубу. Оскар глотнул холодного влажного воздуха, и на мгновение у него перехватило дыхание. Но удушье сразу же прошло., и лишь на лбу выступил холодный липкий пот.
Море глухо шумело. Со стороны берега доносился тревожный шелест мелких волн, набегавших на гальку и споривших с течением реки. В черной воде полоскались звезды. Они казались медленно ползущими в глубине горящими крабами.
Орацио за руку тянул датчанина на корму. Оскар послушно шел за ним, не столько охваченный любопытством, сколько по-товарищески уступая просьбе итальянца.
— Сядем. Тут нас никто не увидит, — зашептал Орацио.
Они опустились на груду пеньковых кранцев[27]
К р а н е ц — веревочная или резиновая прокладка, предохраняющая судно от повреждения при швартовке., Оскара знобило от пронизывающего бриза. Он прикрыл грудь руками:
— Бр-р...
– Тише, тише... — Орацио, касаясь губами уха датчанина, быстро зашептал.