Форма. Стиль. Выражение
Шрифт:
Его любовь (к Электре) — во имя той же мести (наличность этой любви мы абстрактно выводим из всей знаменитой в «Хоэфорах», которую Аристотель приводит в своей «Поэтике» даже как пример).
Над этой абстракцией непреклонности Эсхил кое–что надстроил. Такова упомянутая сцена с матерью, где у Ореста происходит борьба чувств. Как было сказано, в числе мотивов, вступивших у него в борьбу, были наряду с сыновними чувствами — оракул Аполлона и Судьба. Это — борьба, и борьба психологическая, — но только борьба непсихологических мотивов. Относительно этой непсихоло–гичности в особенности показательна третья трагедия из «Орестеи» — «Евмениды». Здесь в сущности борются Аполлон и Эриннии, а Орест — даже со всеми своими страданиями и религиозностью — кажется какой–то марионеткой в руках этих
Впрочем, определим ближе мотивы поступков Ореста с тем же разделением их на психологические и непсихологические.
Вот что слышим мы из уст самого Ореста:
297–305: Могу ли верить этим предсказаньям?А только что он перечислил те муки, которые пошлет ему Аполлон в случае отказа его от мести. И продолжает:
Но если б им я даже и не верил, То и тогда свершить мне должно дело. К тому мне много, много есть причин: И бога повеленье, и великий Плач по отце, великая печаль, Лишение наследья… О, стерплю ли, Чтоб храбрые сограждане его, Сограждане славнейшего из смертных, Что вместе с ними Троей овладел, Двух этих женщин подданными были? На женщину похож… а если нет, Увидим скоро то уже, наверно.Реальнее и нельзя придумать мотивов убийства: любовь к отцу, лишение имущества, заботы о народном благе. Но вот и мотивация другого рода.
269–297: Не выдаст Локсий, бог велнкомощный. Навстречу он идти повелевает Опасностям. Он громко призывает, Грозит, что я жестокие мученья Почувствую в взволнованной груди. Когда не стану мстить отца убийцам; И так же, как они отца убили, Он мне велит их так же умертвить. Мне, гневному, лишенному имуществ. Поведал он, что божества земли На нас во гневе жаждут утоленья, А нам они болезни обещают. Что уже скоро нами овладеют: Свирепую их челюсть испытаем» И голову покроет седина. Упомянул отцовской крови фурий, Когда не стал бы я мстить за отца. И казнь грозит из мрака преисподней, — Если погиб отец мой от родной Руки преступной, — бешенство, виденья Ночные возмутят, и предо мной Во мраке вдруг блеснет глаз привиденья. И я тогда, исполнен посрамленья. От города до города пойду. Бродяга, все меня чуждаться будут; Лишен я буду права возлияний, И гнев отца не пустит к алтарям. Никто тогда меня к себе не примет. Никто мне не поможет в очищенье, В презрении у всех, отвержен, без друзей, В летах умру, болезнью сокрушенный.Все эти сумасшедшие кары бог Аполлон («бог» — заметьте) собирается послать Оресту в том случае, если он откажется отомстить за убийство Агамемнона. И Орест напрасно говорит: «Если бы я не поверил…» Он верит, и это видно на каждом шагу.
463–467: Убил я мать мою, — Не запираюсь в том: За смерть милейшего отца в том воздаянье, И Аполлон убийц виновник наказанья: Как будто острым жалом побудил, Страданьями души моей грозил, Когда б не наказал виновных в преступленье.Да и сам Аполлон говорит просто и ясно Афине,
579: Моя вина, что мать он умертвил.Трудно решить вопрос о поступках Ореста психологически. А в особенности когда в «Евменидах» мы являемся свидетелями борьбы не людей или чувств у человека, а каких–то Эринний и Аполлона, которых, очевидно, нельзя считать ни за людей (потому что у них сверхъестественные силы), ни за богов (потому что они, кроме как этой своей силой, ничем от смертных не отличаются и даже наряду с ними
17. ОБЩИЕ ИТОГИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ У ЭСХИЛА
Для общей характеристики драматической психологии у Эсхила важны и некоторые формальные стороны его трагической композиции. Сюда прежде всего надо отнести, конечно, определенные схемы построения сцен и их симметрию, многочисленные аллитерации, сложные слова и употребления междометий. [238]
Все это приемы лирического и эпического творчества. Мы не занимаемся этой формальной деятельностью поэта и потому не говорим обо всем этом подробно. О междометиях, между прочим, можно сказать, что они по самой своей природе предназначены для выполнения в музыке. На бумаге они, конечно, не производят такого впечатления. Вот кричит Агамемнон, которому нанесен удар топором:
238
Заметим, что изучение чисто формальной стороны творчества толь ко тогда и может иметь значение, когда уяснен общий тембр творчества. Поэтому настоящее исследование может служить как бы введением в разработку эсхиловского творчества и между прочим формальной его стороны. Изучение одних голых форм, как это делается обыкновенно, не имеет смысла, так как здесь производится незакономерная вивисекция цельного художественного организма.
или Эгист, тоже умирающий:
870: , .Это дело театра как музыкальной драмы, а не текста просто. Частым употреблением междометий очень бледно изображаются душевные движения. Это видно еще из того, как многозначно написанное на бумаге междометие. Одно и то же междометие может выражать и радость и горе.
Изучение человеческой психологии у Эсхила было нашей первой задачей. Имея в виду общую цель этой работы — эсхиловское мироощущение, — мы необходимо должны были коснуться этой задачи, чтобы узнать, не составляет ли человек главный предмет мироощущения художника, и если не человек, то в какой связи стоит этот последний к другим мироощутительным объектам Эсхила. Теперь, закончивши — в общих, конечно, чертах — рассмотрение эсхиловской психологии, формулируем наши конечные выводы.
1) Основная черта психологии у Эсхила — это предпочтение логического смысла переживания (т. е. религиозного, морального и вообще символического смысла) психологическому его анализу, независимому от какого бы то ни было символа. Переживания, экспозируемые Эсхилом, всегда есть какие–нибудь антипсихологические устремленности в сторону подчеловеческого и надчеловеческого.
2) Этот «антипсихологизм» проявляется в отсутствии драматизма, каковой здесь, как на сцене, главным образом и ожидался бы.
3) В психологии чувства отсутствие драматизма складывается из длиннот и всяческой симметрии монологов, что и стирает грань между тембрами и степенями отдельных стадий чувства. Первоначальный интерес к чувствующей личности заслоняется прочным «аполлинийским» покровом, сложной и разнообразной внешней формой. Это формальная сторона эсхиловского «антипсихологизма».
4) В той же психологии чувств показателем антидраматизма еще являются почти всегдашняя возможность свести всякое чувство к мистическому ужасу, т. е. почти всегда под видимыми необыкновенными объектами чувства можно найти невидимые и сокровенные его истоки, наводящие страх и ужас. Положительно это можно утверждать относительно чувства страха, под которым всегда у Эсхила кроется ужас перед темным ликом Судьбы. Относительно же прочих чувств, очень, правда, немногочисленных и бесцветных, если и может быть сомнение, то сомнение, не идущее дальше отдельных мест и едва ли остающееся при внимании ко всему контексту данной драмы. В этом материальная сторона эсхиловского «антипсихологизма».
5) Эсхиловская психология воли и характера отмечена теми же чертами, что и психология чувства. С формальной точки зрения воля и характер у Эсхила всегда схематичны и абстрактны. В большинстве случаев герой является носителем одной какой–нибудь единственной черты, так что его часто с успехом можно было бы назвать: «Преступление», «Правда», «Мщение» — наподобие абстрактных персонажей средневековых драм.
6) С материальной стороны психология воли и характера у Эсхила отмечена наличностью непсихологической мотивировки, еще более усугубляющей общую устремленность психологии за свои пределы.