Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна
Шрифт:
Брайану Пауэрсу хотелось большего. Он решил купить «Оллспорт». Патрик Макнелли был на охоте с конезаводчиком Гаем Сэнгстером, и мобильный телефон зазвонил в тот самый момент, когда стайка куропаток направилась в его сторону. Птицы, целые и невредимые, пролетели над головой, а голос в трубке сказал:
— Я сделаю вас очень богатым…
Через три дня Лука Монтеземоло упомянул, что многие команды будут недовольны, если Экклстоун продаст активы и уйдёт из «Формулы-1». Пауэрс встревожился и оставил мысль о дальнейших инвестициях.
Впоследствии Экклстоун сожалел о продаже акций. Сделка с Пауэрсом была невыгодной, но других вариантов не оставалось. В случае его смерти стоимость компании тут же рухнет, что нанесёт сокрушительный удар по его доверенным
— Представьте: я умру, а Славица выйдет замуж за молодого здорового парня, который даст ей всё то, что мне уже не под силу… Придёт он и спросит: «Дорогая, а что с „Формулой-1“? Её стоимость упала. Чепуха какая-то. Подавай в суд на руководство трастов». А она же от него без ума. Они пойдут к юристу и подадут иск против трастовых компаний.
Пауэрс с Ланфере и не пытались разобраться с трастами. Им принадлежала половина «Формулы-1», однако ни тот ни другой не поняли, что акции не дают им никакой власти. «У них пятьдесят процентов, но это всё равно что пять. „Формулой-1“ управляет трастовая компания, а не акционеры».
Экклстоун незаметно добавил в соглашения с Ланфере и Пауэрсом на первый взгляд безобидный пункт, за которым скрывалась настоящая атомная бомба. Вне зависимости от полученной прибыли (а золотая жила «Формулы-1» должна была в том году принести порядка 400 миллионов долларов) решение о выплате дивидендов принимали доверенные лица из «Бамбино». В обычных компаниях совет директоров всегда выплачивает дивиденды, вознаграждая тем самым акционеров, но у Экклстоуна были совсем другие планы. «Бамбино» имел право ничего не выплачивать вплоть до погашения всех облигаций. Благодаря «пункту о дивидендах» он собирался совершенно законным образом не платить акционерам ни пенни, пока не вернёт банкам ссуду.
Пауэрса это обстоятельство не волновало. Как он полагал, заключённое с Экклстоуном акционерное соглашение даёт ему достаточно полномочий, которыми у него, впрочем, совершенно не было времени пользоваться. Всего через месяц после сделки Экклстоун сказал Пауэрсу, что Хаффа готов предложить за его долю «хорошую цену».
Хаффа, попавший в медиабизнес благодаря Лео Киршу, раньше торговал подержанными машинами и чем-то напоминал Экклстоуна, однако глубокие различия между ними были явно не в пользу немца. Он рвался к славе, мечтая стать европейским Диснеем, лихорадочно заключал сделку за сделкой и стремился прорваться под софиты «Формулы-1». Как и многие другие, он так и не понял, что акции не дают ему никаких полномочий, за исключением прав на торговлю атрибутикой «королевских автогонок».
Известно, что Хаффа почти никогда не читал контракты. Его шкафы ломились от договоров на покупку кинофильмов и прочих художественных проектов, хотя Хаффа их толком не понимал.
Пауэрс воспользовался неразберихой и в марте 2000 года продал немцу свою долю за живые деньги и акции EM.TV в три раза дороже, чем купил всего месяц назад у Экклстоуна. Согласился продать свою долю и Ланфере — но только за акции EM.TV. В итоге Хаффа отдал за 50% «Формулы-1» 712,5 миллионов долларов и ещё акции своей компании общей стоимостью 880 миллионов. Всего за день «Формула-1» подорожала с 2,6 до 3,4 миллиарда. На новой немецкой бирже «Нойер-маркт», где торги регулировались не слишком жёстко, акции EM.TV взлетели на 3000% по сравнению с начальной ценой. Беззаботный Хаффа так и не поручил своим юристам изучить условия, на которых приобрёл акции «Формулы-1». Он полагал, что Пауэрс и Ланфере уже провели все необходимые проверки.
Заметив такую недальновидность, Экклстоун предложил Хаффе акции из «своей» половины, которая всё ещё принадлежала трастовым компаниям. После сделки между Пауэрсом и Хаффой цена акций повысилась. Немец с радостью принял предложение и приобрёл опцион на покупку ещё 25% акций по цене чуть ниже миллиарда долларов. Экклстоун, как обычно, не стал праздновать успех, однако теперь он постоянно держал в кармане толстую пачку пятидесятифунтовых банкнот, подчёркивая новообретённый статус миллиардера. Богатство только укрепило его решимость покончить со снобами, заправлявшими Гран-при Великобритании в Сильверстоуне.
Экклстоуну не особенно нравился Сильверстоун — участок земли площадью восемьсот акров, принадлежащий Союзу британских автогонщиков (СБА). Там проводился первый Гран-при Великобритании в 1950 году, а также проходили все гонки «Формулы-1», начиная с 1987 года. Обшарпанные здания, грязь и плохие дороги должны были, по мнению Экклстоуна, стать приговором руководству автодрома, однако он относился к Сильверстоуну вполне доброжелательно, пока главой СБА не выбрали в 1992 году Тома Уокиншоу. Большинство членов Союза автогонщиков под предводительством Кена Тиррела выступило против финансовой реформы, предложенной Уокиншоу. Он убедил правление вложить 5,3 миллиона в собственные убыточные предприятия и отмахивался от упрёков в злоупотреблении полномочиями, пока не был отправлен в отставку вместе со всем руководством. Экклстоун огорчился уходу Уокиншоу, положившему конец всем надеждам на реконструкцию Сильверстоуна, тем более что он так и не понял причин отставки. Он говорил:
— Я не задаю вопросов, если не хочу знать ответа. В «Формуле-1» принято давать обещания и работать на свою команду с мыслью: «Завтра всё будет хорошо». А они не выполняют обещаний. Собственные глаза скрывают от них реальность.
К руководству в СБА пришли богатые энтузиасты, которым не нравилось, что Экклстоун превратил их любительский спорт в предприятие мирового масштаба. Средств у Союза было мало, и он не желал заниматься обновлением древнего автодрома. В отличие от других трасс «Формулы-1», Сильверстоун не финансировался государством, а возросшие доходы Экклстоуна исключали даже малейшую возможность добиться правительственной субсидии, поскольку она в конечном итоге ещё сильнее обогатила бы владельца «Формулы-1». Впрочем, сам Берни не желал слушать никаких оправданий. Руководство СБА должно, вне зависимости от своих доходов, найти деньги, чтобы платить ему и командам, а также чтобы модернизировать инфраструктуру. Его интересовала не взаимная выгода, а собственная. Их долгий спор завершился категорическим отказом СБА и БКА приводить Сильверстоун в соответствие с мировыми стандартами. Экклстоун с искренним удовольствием пригрозил: «Не хотите — не надо. Я проведу гонку в другом месте».
Гнев Экклстоуна был направлен, в частности, против Джеки Стюарта — СБА избрал бывшего чемпиона послом британского автоспорта. В 60-е годы их отношения были весьма прохладными, а в связи с достижениями Экклстоуна они только ухудшились. Поддавшись влиянию Кена Тиррела, знаменитый гонщик был недоволен, что Экклстоун зарабатывает на автоспорте больше всех в мире. По мнению Стюарта, именно он способствовал процветанию Экклстоуна, так как в своё время представил того правителю Малайзии, желавшему провести у себя Гран-при. В начале 90-х Стюарт познакомил Экклстоуна ещё и с наследным принцем Бахрейна (где вскоре также появился этап чемпионата) и почему-то рассчитывал на благодарность. «Берни считает, что плоды каждой сделки принадлежат ему одному», — сокрушался Стюарт. Их вражда никак не кончалась.
Макс Мосли называл Стюарта «дурнем в кепке», Экклстоун же был менее снисходителен. В 1997 году взаимная неприязнь ещё усилилась, когда он на Гран-при Монако отвёл команде Стюарта неудобное место с краю паддока. «Я просто устроил его поближе к дворцу, Стюарту же хочется быть королём. — Экклстоун презрительно напомнил шотландцу, кто здесь главный, и добавил: — За что его вообще любят?»
Кроме того, Стюарт был не в восторге от розыгрыша: однажды Экклстоун представил ему Джона Блума как спонсора, который ищет, куда бы вложить 35 миллионов долларов. Шотландец несколько недель вёл переговоры с «миллиардером», а тот постоянно откладывал подписание контракта, ссылаясь на всё новые религиозные обязательства, без которых немыслима жизнь правоверного иудея. Возможно, отпуская жёсткие комментарии в связи с пожертвованием лейбористам и угрозой отмены Гран-при Великобритании, Стюарт надеялся поквитаться с Экклстоуном.