Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна
Шрифт:
— Есть серьёзные проблемы с табаком и ЕС, — говорил он, умалчивая о непреодолимом препятствии: Парслоу и кое-кто из владельцев команд на дух друг друга не переносили.
Желая переубедить инвесторов, Экклстоун обратился за помощью к Мосли. Тот пребывал в нерешительности. Он хотел помочь Экклстоуну, но при этом опасался, что «экономический потенциал автогонок почти исчерпан». В «Формуле-1» разбогатели все, даже Эдди Джордан. На матче «Ковентри» ирландец познакомился в VIP-ложе с директором инвестиционного фонда «Уорберг-Пинкас» и убедил того вложить деньги в свою умирающую
— Этот банкир вообще ничего не соображает, — заявил Джордан, получив от него 40 миллионов фунтов.
Ещё громче он смеялся, когда сумел выкупить у банка эти 40% акций за мизерную сумму, потом перепродал команду уже другому банку. Впрочем, в мае 2001 года ему стало не до смеха. Джордан затеял тяжбу против компании «Водафон», которая якобы нарушила условия трёхлетнего спонсорского контракта на сумму 150 миллионов долларов. Однако судья Лэнгли постановил: «Из документов очевидным образом следует, что показания [мистера Джордана] не заслуживают доверия», а про поданные Джорданом в суд письменные заявления сказал: «Они не соответствуют истине, о чём было известно мистеру Джордану».
Мосли злило, что, несмотря на финансовую состоятельность, команды постоянно ссорятся. Сильнее всех его бесил Рон Деннис — Мосли считал его самодовольным хапугой, который раз в полгода нанимал людей перемывать гравий на дорожке у своего дома. Идея Денниса, будто «Формулой-1» должны управлять команды, казалась президенту ФИА абсурдной. Тем не менее, желая помочь Экклстоуну, он пригласил главу «Макларена» поужинать в «Пуассонри» — известный рыбный ресторан в Южном Кенсингтоне. Деннис приглашение принял, хотя и считал Мосли человеком исключительно умным, но при этом слишком изнеженным и ненадёжным.
Желая польстить собеседнику, Мосли рассыпался в похвалах спортивным успехам «Макларена».
— Тебе не стоит волноваться, — говорил он. — Ты богат и женат на красавице. Нам незачем постоянно ссориться.
Эти проповеди только раздражали Денниса. «Они постоянно талдычили, что мне повезло, что у меня всё есть. Я ведь заработал это непосильным трудом. И ещё я старался на благо всех команд».
Мосли продолжал увещевать, а Деннис припомнил, как они с Экклстоуном высмеивали и унижали его в прошлом. «Я не понимал мотивов Мосли. Он возглавлял ФИА и в то же время угрожал увезти „Формулу-1“ из Европы. По-видимому, Мосли сговорился с Экклстоуном».
Деннис хотел, чтобы команды управляли «Формулой-1» или хотя бы получали значительную долю доходов. На меньшее он был не согласен. Поначалу глава «Макларена» отвечал коротко, словно важничал. В конце концов президент ФИА всё понял. «Это я не дал Берни провернуть эмиссию», — хвастался Деннис, довольный, что не позволил Экклстоуну сорвать огромный куш. Мосли же никогда не забывал едкую фразу Экклстоуна: «Как только я уступлю командам один процент бизнеса, они возмутятся: почему у кого-то осталось ещё девяносто девять?»
Ужин закончился на минорной ноте. По мнению Мосли, его собеседнику стоило бы обратиться к психиатру. Он не осуждал Денниса, а Экклстоуну сказал: «Мне его жаль».
Сам Деннис тоже не был в восторге от президента ФИА. Тем не менее Мосли с Экклстоуном убедили главу «Макларена», что планы по акционированию всё ещё в силе и свою долю он получит. От Денниса требовалось только поддержать предложенный «Морган Стэнли» выпуск облигаций.
16 ноября 1998 года Экклстоун в сопровождении Денниса, Луки Монтеземоло и Марко Пиччинини явился на первую презентацию, организованную Эссигом в Лондоне. Деннис согласился прийти, поскольку «Берни заверил меня: выпуск облигаций пойдёт на пользу командам».
Сам Экклстоун утверждал: «Я попросил помощи у Денниса, и он выступил куда лучше меня». Монтеземоло приехал, «так как Берни обещал поделиться со всеми». Все четверо клялись, что тесно сотрудничают на благо их взаимовыгодного предприятия. Эссиг надеялся таким образом развеять «необоснованные и недостоверные слухи».
Сложнее всего обстояло дело с претензиями ван Мирта. Как правило, Европейская комиссия старалась решать такие вопросы путём переговоров, и Экклстоун распространил на презентации заявление, адресованное банкирам из Сити. В нём утверждалось, что «все отмеченные Комиссией недостатки либо уже устранены, либо могут быть легко устранены в будущем». Фактически он повторил опубликованные в «Файнэншел таймс» уверения Стивена Маллинса, будто бы «осталось исправить лишь пару мелочей».
Ван Мирту заявление Экклстоуна не понравилось. Комиссар ЕС жаждал полномасштабной битвы и с готовностью объявил журналистам, что Экклстоун ошибается. «Нарушения не устранены», — утверждал он, понимая: теперь Лондонская биржа не допустит выпуска облигаций.
На той же неделе, когда нью-йоркский хедж-фонд «Лонг терм кэпитал менеджмент» понёс рекордные убытки в 1,6 миллиарда долларов, рейтинговые агентства зажгли красный свет облигациям «Формулы-1». Экклстоуну о вердикте Сити сообщила прямо у него в кабинете симпатичная американка Робин Сондерс из принадлежащего правительству Германии «Вестдойче ландесбанк» — Эссиг обращался к немцам с предложением купить облигации.
— Сделка не состоится, — объявила Сондерс.
Деловая репутация Экклстоуна была поставлена под сомнение. Его консультанты, которых много критиковали за бестолковое ведение дел, так и не сумели убедить инвесторов из Сити, что «Формула-1» — надёжное предприятие и стоит 2 миллиарда долларов. Через пару дней отдел продаж «Морган Стэнли» объявил: «Поднялся большой шум. Слишком рискованно». Эссиг признал своё поражение.
Экклстоун был в замешательстве. Банкиры постоянно нарушали обещания. Он объяснял:
— Они занимаются разными компаниями, но не понимают сути их бизнеса. Самое странное, что они сначала хотят разобраться, как бизнес работает, чем он живёт, а потом требуют всё поменять.
Рон Уокер предложил Экклстоуну поговорить с Брайаном Пауэрсом — главой австралийской медиакорпорации «Джон Ферфакс» и директором инвестиционного фонда «Хеллман и Фридман», штаб-квартира которого находилась в Сан-Франциско.
— Пауэрса прозвали «стервятником», — сказал Уокер, чтобы Экклстоун понял, с каким серьёзным человеком предстоит иметь дело.