Формула преступления
Шрифт:
— Но искушение заглянуть было сильнее, и вы вошли.
— Ничего подобного.
— Ключ над дверью, кругом тишина, хочется взглянуть на картину, вдруг Макар ушел и оставил ее. Понятные чувства.
— На чужую собственность я не посягну, даже если она принадлежит моему брату, — твердо ответил Сергей Николаевич. — Простите, но мое время вышло. Еще предстоит разговор с отцом.
Ванзаров понял намек и не стал задерживать хозяина. Только спросил:
— С имуществом Макара как поступите?
Гайдов отмахнулся:
— Чего
Кажется, переживания о брате на этом были исчерпаны. Не простившись, Сергей Николаевич тихонько затворил дверь. Оставалось только поймать извозчика и вернуться на Гороховую.
Что подумал дворник при новом появлении Ванзарова, осталось целиком неизвестно. А спросить его, отчего о визите Гайдова-младшего в его наблюдениях не нашлось места, не представлялось возможным. Обняв метелку, Данила общался с космосом. Сами понимаете, дело-то под вечер…
Взбежав по крутой лестнице, Родион приложил ухо к облезлой двери, прислушался и, убедившись наверняка, затарабанил. В квартире притихли. Тогда он во все горло сообщил о приходе полиции и потребовал отпирать немедленно, иначе дверь взломают. И хоть он был один, угроза во множественном числе подействовала. Замочек пискнул, раскрывая щелочку. По-хозяйски отворив, Ванзаров шагнул и чуть не снес фигуру в одних подштанниках.
Не в пример друзьям, Коля Софрониди не имел завитков или хохолков. Отсутствие изящных локонов природа и греческие предки восполнили непомерным ростом с выдающейся худобой. Над Ванзаровым он завис, как засохшая осина, в тени которой можно отдохнуть. Лицо его не годилось для богемы, а подошло бы рыбаку или плотнику, что служило причиной вечных насмешек. Циклопический нос чуть не касался верхней губы, казалось, будто Коля все время дует себе под нос. Уж такой привлекательный нос, не обойтись одним словом. В глазах его гречески-черных застыл даже не испуг, а паника. Единственный полицейский множился до того, что разросся до легиона.
— А-а-а? — издал Коля человекоподобный звук.
Осмотрев раскрытые чемоданы и комки одежды, словно обыск прошел, Родион многозначительно нахмурился:
— Так-так, господин Софрониди. В дорогу собираетесь. Или вернее — в побег. Далеко путь держите?
В ответ промычали что-то невнятное.
— Я и сам вижу: хотите скрыться. Чтобы и следов не нашли. Это глупо. Полиция везде сыщет, куда бы ни сбежали. Как хотели исчезнуть: на пароходе, поездом или так, на попутной телеге? Ничего из этого не выйдет. Не подумали, что везде или жандармы, или полиция. С такой приметной внешностью скрыться невозможно. Любой филер опознает. Это конец, Софрониди. Отбегались, теперь сознавайтесь.
Коля зашатался, как подрубленное деревце, и сел прямо на пол, вытянув голые пятки, а голову обхватив, как спелый арбуз. И все равно несильно уменьшился.
— О-о-ох, — раздался краткий, но жалобный стон.
Пока хозяин пребывал в глубоком нокауте, страшный гость внимательно осмотрел квартиру. Берлога художника не сильно отличалась от жилища Гайдова. Такое же окно, минимум мебели, чудовищный беспорядок из предметов живописи и прочего хлама. Только на станке-мольберте стояла картина из морской жизни.
— Вот что, господин Софрониди, мне ваши печали утешать недосуг. Рассказывайте, как убили Гайдова и похитили картину. На этом закончим…
— Нет… — отчетливо произнес Коля.
— Я почти все знаю. Хотите, расскажу? Утром рано постучали к Макару. Наверно, он просил накануне его разбудить. Зашли, увидели шедевр, потеряли дар речи, прямо как сейчас, поняли, что не сможете жить рядом с гением, поэтому гений должен умереть. Схватили тяжелое, ударили по затылку и картину в охапку. На лестнице вспомнили, что дверь надо запереть. Ключ знали, где лежит. Так ведь?
— Да… — ответили ему с пола.
Не совсем такого ожидал Родион. И логика тоже. Она — в особенности. Но делать нечего. Надо добираться до сердцевины.
— Куда дели картину?
— Не было картины… — вполне осмысленно ответил Коля. — Мольберт был. А картины не было.
— Зачем вино принесли, да еще и бокалы?
— Какое вино с утра, чай разве… Не мое…
— Зачем же Макара убили? Он же ваш друг…
— Не убивал, разве можно… Это грех, я верующий…
— А что ж тогда согласился! — погорячился чиновник полиции.
— Я — нет. Я ключ знаю, где лежит. Это — да… А то — нет…
Умеет ли ругаться логика последними словами, нам неизвестно. Но Родион готов был разразиться отборным лексиконом, которого набрался в участке. И только на свою голову. Это надо же так не понять человека! Позор, честное слово. Еще сыщик называется. Ну ладно, проехали…
— Во сколько к Гайдову стучали? — сдержанно спросил Ванзаров.
— После восьми, может, четверть девятого… Макар из-за двери говорит: «Иди, Коля, догоню тебя». Я пошел, зачем человеку мешать. Подождал его в Обществе, обратно пошел. Прихожу, стучу — тихо. Меня соблазн взял, грех это, но ничего не поделать. Макар все дразнил, говорил: ему сюжет отменный подсказали, а какой именно — скрывал. Извел всего. А тут случай подворачивается. Вытащил ключ, захожу… а он лежит. Так испугался, что не помню, как дверь закрыл. Убежал, в трактире сидел, не знаю, как людям в глаза смотреть…
— Зашел и сразу понял, что Макар мертв. Не каждый криминалист на это способен.
— Так ведь кровищи сколько натекло…
— До которого часа вас не было?
— Обернулся быстро, с полчаса, наверно.
— На обратном пути встретили друзей?
— Конечно, всем же рано сказали прибыть. Илюшку и Ольгерда…
— Где на них наткнулись?
— На Большой Морской.
— А на лестнице?
— Никого не было…
Ванзаров выставил ладонь: