Форпост "Надежда" (сборник)
Шрифт:
Он снова покачал головой. Если галлюцинации действительно были испытаниями, не слишком ли жестокими они оказались? Данилевскому они измотали нервы… хотя, возможно, он сам виноват, раз так быстро сдавался. И почему, собственно, испытания были жестокими? Ведь на самом деле ни Данилевскому, ни ему самому не грозило никакой опасности. Все было воображаемым, все было похоже на тренировочный полет, когда для курсанта имитируются различные экстремальные ситуации, а на самом деле он работает на тренажере.
И все-таки… И все-таки, если какая-то цивилизация встречает представителей другой цивилизации, нужны ли вообще какие-то испытания? Ведь такие встречи, должно быть, невероятно редки, у землян, во всяком случае, не было еще ни одной такой встречи…
Он усмехнулся и, как маленький мальчик в песочнице, стал струей сыпать на ладони песок. А как, собственно, вели бы себя мы сами, если б на Землю вдруг прилетел разведывательный корабль из неизвестно каких далей вселенной? Бросились бы к ним с радостью, как об этом чаще всего писали, представляя себе такой момент, писатели-фантасты, или же все-таки прежде всего проявили бы разумную предосторожность? Последнее, наверное, было бы вернее…
Ну а что же теперь? Второе, испытание, надо полагать, он тоже выдержал. Придя на помощь неизвестному, он, по-видимому, показал ИМ, что он, пришелец, способен на доброту и понимание.
Он встал. И тогда сразу же маленькое окошко в сплошной стеклянной преграде на пути его мысли вдруг снова захлопнулось. Потому что то, о чем он думал, было невозможно. Лигейя была пуста, автоматы не могли не заметить хоть каких-нибудь признаков разумной жизни. Две другие планеты системы тоже были необитаемы, и, значит, некому было проверять земных разведчиков галлюцинациями.
Маккиш медленно возвращался в форпост, и под ногами мягко шуршал раскаленный песок. На мгновение красное солнце закрыла тень: в небе, громко перекликаясь, спешили куда-то несколько четырехкрылых птиц.
Когда очередной восьмичасовой отрезок времени стал подходить к концу, Маккиш понял, что начинает нервничать. До этого он работал: встретил вернувшихся «черепах» и выпустил на работу других. Занимался микробиологическими исследованиями. Внес собранную автоматами информацию в магнитный дневник. Но за полчаса до того, как, судя по всему, должен был начаться третий сеанс наваждений, Маккиш поймал себя на том, что третий раз диктует в дневник одну и ту же фразу. Тогда он резко нажал клавишу и остановил ленту.
Степанов был теперь совсем близко. Пройдет час, может быть, чуть больше, и его космокатер опустится рядом с форпостом. Правда, это будет уже после нового сеанса галлюцинаций, которые или все прояснят, или запутают все еще больше.
Лицо Степанова появилось на экране, как только Маккиш подумал о нем, командир словно был наделен даром телепатии. Лицо Степанова казалось хмурым и озабоченным, но, приглядевшись, Маккиш заметил в нем и какие-то неуловимо новые черты, каких на корабле никто никогда не видел. И он вдруг понял: да ведь Степанов попросту рад, что летит на работу в форпост и что его ждет загадка, с какой, пожалуй, еще никто из разведчиков не сталкивался.
— Идеи есть? — спросил Степанов.
— Есть, — отозвался Маккиш. — Планета населена, и галлюцинации — это проверка нас на то, кто мы такие и стоит ли вступать с нами в контакт. Ставя перед нами разные задачи, они каким-то образом понимают, как бы мы поступили в данной ситуации. Есть, правда, одна загвоздка. — Маккиш заставил себя улыбнуться. — Население планеты, должно быть, совершенно невидимо. И невидимо все, что ими возведено, сооружено, построено. Невидимы корабли, летательные аппараты, заводы, энергоустановки… Это цивилизация невидимок.
В глазах Степанова появились огоньки.
— Если ты можешь выдвигать такие гипотезы, — сказал он, — дела с тобой обстоят не так уж плохо.
— Да я не шучу, — сказал Маккиш и вдруг почувствовал неожиданную обиду. — Не шучу, — повторил он упрямо.
Степанов улыбнулся широко и открыто.
— Ладно, еще немного, и мы с тобой во всем разберемся. Я уже почти долетел.
Экран погас. Степанов остался один, в своем космокатере, подлетающем к Лигейе. А он; Маккиш, один остался в форпосте.
И вдруг каким-то необъяснимым чутьем он понял, что действительно не шутил сейчас, что сказал Степанову истину, хоть и кажется она невероятной и невозможной.
Маккиш встал. Ему вдруг стало легко и просто. За несколько последних часов он трижды отвергал пришедшую к нему после второй галлюцинации безумную мысль и трижды снова к ней возвращался, потому что… Потому что не мог найти ничего другого. Но для того чтобы принять гипотезу, не хватало доказательств и не было необходимых объяснений. И вот теперь, когда он попытался ответить на вопрос командира не очень веселой шуткой, все вокруг словно встало на свои места. Это было озарение, и, возможно, оно было составной и необходимой частью _испытания_, которое ему пришлось держать и которое он, похоже, выдержал. Он представил, как сейчас кто-то внимательно следит за ходом его мысли, возможно, его рассуждения, как прежде его галлюцинации, проецируются на каком-то экране; и он стал додумывать все до конца.
Трижды в год на Лигейю обрушиваются ураганы, сметающие все на своем пути. Здесь не осталось бы ничего, любое из сооружений человеческих рук было бы опрокинуто, сдуто, сметено. Но проходит пора урагана, и вновь появляются деревья и трава, снова воздух рассекают птицы, нашедшие где-то убежище, из каких-то потайных нор выползают животные и греются в теплых солнечных лучах. Так неужели человек не нашел бы в таких условиях самого простого, но гениально простого решения? Да ведь сам он, размышляя о том, каково будет здесь работать землянам, решил задачу, причем даже двумя способами.
А испытание?
Действительно ли оно было необходимо для того, чтобы люди одной планеты протянули руку людям другой? Наверное, если б форпост был развернут на Лигейе чуть позже, все было бы по-другому. Но у НИХ была возможность испытать существо, появившееся у них дома неизвестно откуда и с неизвестными целями, и ОНИ испытали его, чтобы убедиться в том, что он храбр, добр, находчив. И пока все говорит о том, что он вел себя так, как ОНИ этого ждали от него. От чего это зависело? От его подготовки, тренированности? Возможно. А Данилевский? Что ж, и он в конце концов решил бы, вероятно, задачу. Человек должен был бы решить ее, пусть не с первой попытки, но с десятой, с сотой. Наверное, так будет всегда: чтобы подняться на следующую ступень, человек всегда должен будет пройти испытание, показать кому-то, и прежде всего самому себе, что он, человек, может все.