Форсайт
Шрифт:
И только тут люди стали расходиться. Не разбегаться, а именно расходиться, не забывая разложенные вещи, быстро, но тщательно собирая их в сумки. Словно точно знали, больше жертв не будет.
Ушёл и я. Старик, тащивший рядом со мной баул, бормотал себе под нос:
— В зеркала смотрели... молодёжь... в зеркала смотрели... молодёжь...
Так я впервые узнал, что в зеркала смотреть нельзя. И понял, почему в городах разбиты все стёкла (хотя мне кажется, со стёклами — это уже чересчур).
Четыре вида монстров, из которых
Кто из этих тварей мог ломиться в окно, издавая шелестящие звуки?
На мой взгляд, никто.
Я пролежал так минут, наверное, пять или десять, слушая тишину.
Видимо, тварь ушла.
Думаю, что тот я, из будущего, просто закрыл бы глаза и уснул.
Но я, дурак, так не мог.
Я сел, подтянув ноги. Надел и застегнул берцы. В одной руке сжал нож. В другой фонарик.
И включил луч, посветив на окно.
Да.
Лучше бы я этого не делал.
Пластиковая плёнка посредине окна была порвана, а прутья решётки частично разогнуты. Как раз настолько, чтобы внутрь комнаты смогла просунуться голова, плечи и руки девочки.
Я её уже видел вчера — она сидела у подъезда перед свечкой в стакане. На ней было то же самое белое платье, сейчас задравшееся к плечам — видимо, когда она забралась в квартиру, а потом пыталась выбраться обратно.
Впрочем, ничего неприличного от этого не случилось. Ниже пояса тело девочки переходило в толстую чешуйчатую трубу, извивающуюся плавными медленными волнами. Словно её до половины проглотила гигантская змея... а потом они со змеёй срослись воедино.
Глаза девочки смотрели совершенно слепо, не мигая. Она медленно приоткрывала рот и бесшумно втягивала воздух, высовывая при этом язык. Выглядело это так, словно она нюхает, но не носом, а ртом.
— Кто тут? — произнесла девочка нежным голосом. — Я ничего не вижу...
Я вдруг подумал, что чудовище не заберётся внутрь. И дело даже не в том, что толстому змеиному телу мешает решётка.
Пока я не заговорю — она не может влезть. Как вампир без приглашения.
Я сел, привалился спиной к углу между шкафом и стеной. Опустил лучик фонарика, чтобы видеть силуэт, но не светить прямо на монстра.
И приготовился ждать до утра.
Но ждать пришлось не больше десяти минут.
Никогда ещё возвращение из форсайта меня так не радовало. Девочка-змея не казалась реальной непосредственной опасностью, но это было настолько противоестественно и омерзительно...
Я лежал и смотрел в потолок.
Мерзопакостная таблетка.
Хотя, скорее всего, форсайт случился бы и так.
Глянув на стрелки наручных часов (с полгода назад я начал носить простую и надёжную механику), я увидел, что уже половина девятого. Как я понял, тут встают поздно, но всякое желание спать исчезло.
Григорян обязан сегодня что-то рассказать или объяснить. Иначе
...Интересно, а отец бы стал сотрудничать? Да наверняка. Он был такой, идейный. Интересы страны, интересы человечества, моральные нормы... Как мать однажды в сердцах сказала: «Ему надо было в СССР родиться, сразу после революции».
Я не такой. Но в общем-то пока от меня требуют сущую ерунду, а обещают много чего. И на работу можно не ходить.
С другой стороны, так всегда и начинается, с мелочей.
А потом прозвучит просьба что-нибудь сделать. Маленькое, но важное. Потом ещё. И ещё.
Но коготок у меня уже увяз, любопытство погубило кошку... кота в моём случае.
Я встал и пошёл в ванную.
На улице стало холоднее.
Я застегнул куртку до подбородка. Покрутил головой, ориентируясь.
Ага. Вот там, за припудренными снегом соснами, двухэтажное здание — столовая и медчасть.
Хлопнула соседняя дверь домика, я повернулся.
На пороге стояла девчонка лет двадцати. Миленькая, черноволосая и темноглазая. В короткой, едва прикрывающей трусики розовой ночнушке. Без штанов и босиком. Она зевнула, задумчиво посмотрела на меня, сказала:
— Привет.
— Привет, — ответил я, стараясь смотреть ей в лицо. Ноги у неё замечательные, такие не грех и демонстрировать, но как-то было неловко.
— Холодно, как в форсайте, — сказала девчонка.
— Точно, — поддержал я.
Она неожиданно улыбнулась.
— Тоже «зимний»? Ура. Подожди, я сейчас.
Дверь закрылась.
Я помялся у своей двери, привалился спиной к стене. Привычка из форсайта.
Девушка снова вышла, уже одетая. В джинсах, коротенькой лёгкой курточке и высоких ботинках.
— Меня Лена зовут, — сообщила она. — Можно, возьмусь за руку? У меня ботинки скользкие.
— Я Никита. Берись, у меня не скользкие.
Она как-то очень легко и уверенно ухватилась за мою руку, и мы пошли к столовой.
— Дверь можно не закрывать, — сообщила она. — Тут все свои, сам понимаешь. Тебя ночью привезли?
— Да. Слышала?
— Нет, я была в форсайте. Капсулу выпил?
— Выпил.
— Пей, — одобрила она. — Работают... Обычно ночью не привозят, это дядюшка уже на нервах был... — Она запнулась и закончила: — Нам пары не хватало.
— Дядюшка?
Лена поморщилась.
— Артур Давидович. Я сказала, что он на моего дядюшку похож, он ответил: «Можешь так и звать». Ну и прижилось. Я тут одна из первых.
— Вас десять?
— Ты же с кем-то? Значит, двенадцать. Артур Давидович считает, что так лучше всего будет, три группы по четыре человека — летняя, зимняя и осенняя. Летняя и осенняя уже есть, а в нашей только двое, я и Сашка. Да, Сашка — это девочка, Александра. Ей сейчас пятнадцать, а в Мире После — девятнадцать.