Форт Далангез
Шрифт:
Помню, на представление по обыкновению явилось много русских. Я отличала их и по лицам, и по интонациям, даже если они использовали чистый лондонский диалект. Многие из наших соотечественников были самым неприличным образом пьяны, включая даже дам и девиц, которые, впрочем, явились с букетами цветов. Не все пришедшие выглядели опрятно. На лицах некоторых — таковые составляли большинство на галёрке — лежала печать нищеты. Возможно, не имея средств на хороший обед, они потратились на билет и букеты, а это обязывает цирк Афанасия Страбомыслова показать самый высокий класс. Все они с восхищением смотрели на акробатов, лошадей, учёных собак и голубей. Особый же их восторг вызвал медведь на велосипеде. "Это
Мой скромный выход встретили овацией.
Он сидел в первом ряду. Амаль Меретук приметила его по особой изысканной опрятности, отделяющей господ от простонародья: белая кипень сорочки меж лацканов сюртука, белая же розочка в петлице, шелковый цилиндр. Всё, включая гамаши, отличнейшего английского качества. Однако посадка золотого пенсне на русском носу выдавала в нём своего, русского.
Оставаясь равнодушным к акробатам, дрессированным животным и клоунаде, он с навязчивой пристальностью смотрел exclusive на меня. А выход Амаль Меретук перед каждым номером сопровождался бурей оваций. При этом и мой собственный аттракцион высоконаучной проницательности пользовался сокрушительным успехом.
В тот день, как обычно, я раскладывала карты одна к одной на покрытом бархатной скатертью столике.
Коверный клоун громким голосом объявлял публике каждую из них. Трюк очень простой: одна из пяти дочерей нашего конюха занимала место во втором или третьем ряду. Девушка-простушка загадывала в уме карты, а я доставала их из колоды. Так продолжалось некоторое время. Амаль Меретук называет эту часть аттракциона "затравкой". Некоторые из русских подозревали в моей "затравке" прямой обман, а дочку конюха пытались разоблачить, как "подсадную утку". В этом случае я переключала своё внимание на этих неверующих. В такой момент наш цирк становился воистину русским, ведь артистка и её недоверчивая публика продолжали общение на русском языке. Я угадывала в их карманах самые различные предметы — от костяной расчёски до небольших сумм в несколько пенни. Мой красивый господин не сводил с меня глаз, а после представления мне доставили корзину цветов с запиской, в которой значилось одно только слово, написанное почему-то латиницей с восклицательным знаком на конце: "Bravo!"
Цирк Страбомыслова работал на износ. Мы давали представления пять-семь раз на неделе, и я принимала участие в каждом из них. Упомянутый джентльмен являлся по два раза на неделе, всегда занимая одно и то же место. В конце каждого представления я получала корзину цветов и слово из пяти латинских букв с восклицательным знаком на конце. Понукаемая обычным женским любопытством и используя собственные exclusive methods, я попыталась выведать, кто он таков и откуда. Обычно подобные трюки не стоили мне большого труда. Однако в данном случае помехой стали пенсне, иногда заменяемое очками с тёмными стёклами, и цилиндр. С последним мой странный поклонник не расставался никогда, причём поля цилиндра бросали глубокую тень на верхнюю часть его лица, а очки совершенно скрывали глаза. Итак, из многодневных наблюдений я смогла вынести лишь два вывода.
Первое. Мой поклонник без сомнения русский.
Второе. Мой поклонник весьма продуманный, скрытный и неплохо обеспеченный человек.
На одном из представлений Амаль Меретук повела дело так, чтобы он принял участие в угадывании предметов. Так я обнаружила в его жилетном кармане привязанный на цепочку медальон С.-ской предводительши, а в кармане сюртука — перевязанную голубой тесьмой пачку писем от его матушки из Московской губернии и одно-единственное письмо от Амаль Меретук, к которому я когда-то приложила памятный медальон. Так мы познакомились, и в тот день мой поклонник удалился восвояси весьма довольный собой.
Обладая немалой опытностью в подобных делах, я ожидала в дополнение к цветам и "Bravo!" присылки ящика вина провинции Champagne, и нескольких килограмм самого отборного швейцарского шоколада. Предвкушение подарков не принесло мне радости. Черкесские корни, несмотря на русское воспитание, дают о себе знать и по сей день. Испытывая равнодушие к винам и шоколаду, я предпочитаю запивать жареную баранину водкой.
Но вот представление закончилось. Совершив свой последний conference-выход, я обнаружила в гримёрке обычную корзину белых роз, дюжину Champagne и пакет самого лучшего dutch chocolate. Пока я перебирала розы, размышляя о возможностях вежливого отказа на возможную просьбу об интимном свидании, явился мальчик с небольшой обтянутой бархатом коробочкой в руках.
— Господин из первого ряда велел передать это лично вам в руки. Его интересует возможность личной встречи за ужином, — проговорил хромоногий и горбатый отпрыск акробатического семейства, выполнявший в нашей труппе обязанности посыльного.
В коробочке оказался золотой браслет, довольно вульгарный своей массивностью, и визитная карточка с начертанным на ней псевдонимом. Я прочла русский и английский текст: "Григорий Холодов. Услуги врача. Grigory Kholodov. Doctor’s services". Украшение пришлось как раз по руке. Недаром субъект в шелковом цилиндре рассматривал меня несколько дней. Скрепя сердце я передала через мальчика своё согласие на личную встречу за ужином.
Ужин состоялся в один из редких для меня выходных в довольно фешенебельном ресторане Soho. Там Григорий Холодов "обнажился", оставив у швейцара цилиндр и спрятав в карман сюртука очки. Тем самым он обнаружил поразительное сходство с оставленной в Московской губернии матерью.
Весь вечер я смотрелась в его по-русски прозрачные глаза словно в зеркало, где отражалась я: прекрасная, чистая, честная, с небольшой горчинкой сомнения, обусловленного неюной опытностью и привычкой подвергать сомнению всё, кроме собственных убеждений. Григорий был действительно богат. Родители его не жалели денег на его образование, и Григорий после всех злоключений и ошибок первой молодости смог приобрести не только профессию врача, но даже некоторую практику. И это несмотря на островной снобизм и английское недоверие ко всему иностранному. В дополнение к медицинским гонорарам — а лечил Григорий исключительно русских и при том, как правило бесплатно — приличное содержание ежемесячно предоставляла мать.
За первым ужином последовал второй. За вторым — вечер в Palace Theatre Richard D’Oyly Carte. После скучного вечера в театре и посещения ювелирной лавки в нескольких кварталах от него мы стали встречаться чаще.
В Hyde Park мы только гуляли, а верхом катались в Wimbledon Village Stables. Доступ в фешенебельные клубные рестораны нам, русским, закрывало специфическое британское высокомерие. Зато гостеприимно распахнутые двери лондонских магазинов не знали сословных и национальных различий. Холодов никогда не вмешивался в мой выбор, безропотно оплачивая счета. Цирк Страбомыслова хоть и пользовался успехом, но через полгода сборы закономерно стали падать, и я стала задумываться о переезде в Шотландию.
Это случилось именно в тот день, когда я уже наметила возможную дату отъезда цирка Страбомыслова в Эдинбург. Отобедав у Gatti by Charing Cross, мы сели в омнибус.
— Я бы хотел тебе кое-что показать, — сохраняя самый таинственный вид, проговорил Холодов.
Я не возражала, ведь он намеревался отвести меня в модный салон. Ещё одно платье от лондонского портного мне совсем не помешает… Мы сошли с омнибуса на Oxford Street. Холодов повлёк меня в одну из модных лавок, которую, очевидно, приметил заранее.