Фотография с прицелом (сборник)
Шрифт:
– Думаете, кто-то из них?
– Евдокия Ивановна, нам не положено думать раньше времени.
– Извините. Да, это все ее школьные снимки. С первого по десятый классы. Все ее одноклассники перебывали в нашем доме, в саду, за этим столом. Почти всех я знаю по именам. Кто-то отсеялся после седьмого класса, кто-то переехал с родителями в другой город. Но в основном класс сохранился до десятого.
– А в тот… в последний вечер собрались одноклассники?
– Конечно, все свои были. Но и посторонние подтянулись. Кто-то с магнитофоном
– Драки, потасовки? – спросил Пафнутьев.
– Нет, до этого не доходило. Знаете, может, некоторые ребята были из других классов, но опять же соседские, из ближних дворов.
– На любого молоток поднимете?
– Не задумаюсь ни на миг, Павел Николаевич, – шепотом ответила женщина. – Ни секунды колебаться не буду. Ведь он же враг! Не только мне, но и всем людям. Даже если никого больше не убил, то эту свою охоту в себе носит. Она всегда при нем, никуда не делась.
– А может, у него уже детишки малые бегают?
– Пусть бегают. А ему хватит. Набегался.
– И ваша рука не дрогнет? – уточнил Пафнутьев.
– Не дрогнет, Павел Николаевич. Не сомневайтесь. Если где обнаружится трупик с проломленным черепом, с квадратной дырой в темечке, то даже не сомневайтесь – моя работа.
– Сурово, – негромко проговорил Пафнутьев.
– Сурово?! – Женщина подошла к Пафнутьеву и опустилась перед ним на колени. – Павел Николаевич! А десять лет бессонных ночей? Каково мне было в пустом доме с мертвой девочкой разговаривать, ее платьица перестирывать, во дворе сушить, гладить, в шкафу развешивать? Вдруг вернется однажды! Положите все это на свои весы! Они любой мой грех перевесят, какую угодно вашу статью обесценят!
Пафнутьев неловко поднял женщину с колен, усадил на стул, присел рядом.
– Простите, Евдокия Ивановна, за скорый, глупый мой суд. Сорвалось словечко. Бывает. Не мне вас судить. Да и не за что.
Женщина, не вытирая слез, некоторое время молча смотрела в небольшое окошко.
Потом она резким движением ладони смахнула со щек слезы, обернулась к Пафнутьеву, неожиданно улыбнулась и заявила:
– Ошибаетесь, Павел Николаевич. А юристу это непростительно.
– Боже! – покаянно воскликнул Пафнутьев. – Когда же я успел опростоволоситься?!
– Еще не совершенное, только задуманное преступление уже наказуемо.
– Виноват. – Пафнутьев горестно покачал головой.
– Опять же и орудие преступления у меня уже на изготовке. – Женщина кивнула в сторону молотка, лежащего на подоконнике. – Раскаяние меня не посетило.
– Я не уверен даже в том, что оно вам требуется, это самое раскаяние, – пробормотал Пафнутьев, возвращаясь к снимкам, разложенным на столе. – Скажите, Евдокия Ивановна, а вот этот парнишка в форменной курточке… вы не помните, как его зовут?
– Этот, говорите? – Женщина попросила у Пафнутьева лупу, долго всматривалась в фотографию, на
– Да ничем особенно. Как-то он чуть в сторонке расположился. А вот этот мальчонка, не очень причесанный, с улыбкой до ушей. Он давно в этом классе? – Пафнутьев сделал отчаянную попытку отвлечь женщину от паренька в форменной курточке.
– Нет-нет, раньше я его не видела. Скорее всего, он и в самом деле появился только в десятом классе. – Женщина цепко ухватилась за парнишку в форменной курточке и не позволила Пафнутьеву переключить ее внимание на кого-то другого. – Но я обязательно уточню, – продолжала бормотать Евдокия Ивановна. – Его наверняка помнит кто-то из наших женщин. Эта беда с нашими девочками всех родителей из десятого класса как бы связала, породнила. Я узнаю, что это за странный такой парнишка в белой форменной курточке.
От этой обязательности Евдокии Ивановны Пафнутьев едва ли не пришел в ужас.
– Евдокия Ивановна, прошу вас, ради бога, не надо ничего узнавать. Я ведь могу обратить свое внимание еще на десяток бывших одноклассников вашей дочери. Так вы что же, поставите на уши весь родительский коллектив?!
Женщина молча подошла к окну, подержала в руках довольно массивный, как заметил Пафнутьев, молоток, плотно насаженный на деревянную ручку, потом положила его на прежнее место, вернулась к столу.
– Хорошо, Павел Николаевич. Я поняла вас, – заявила она. – Вы не хотите поднимать шум, чтобы не вспугнуть преступника. Это правильно. Я на вашем месте поступила бы точно так же. Не буду ставить на уши весь родительский коллектив. Но узнаю, что это за мальчик такой странный, который на общем снимке оказывается как бы в сторонке, в то время как все остальные жмутся в кучу перед скорым и неизбежным расставанием.
Пафнутьев, услышав такое, лишь беспомощно перевел дыхание.
Евдокия Ивановна услышала его тяжкий вздох, едва заметно улыбнулась и сказала:
– Узнаю – приду, доложу.
– А если я попрошу вас этого не делать? – спросил Пафнутьев уже откровенно холодноватым тоном.
– Конечно, я послушаюсь.
– Так вот, Евдокия Ивановна, не надо искать, выяснять, докладывать. Иначе…
– Что иначе, Павел Николаевич?
– Иначе вон тот молоток на подоконнике может вам не понадобиться.
– Даже так. Ну что ж. Пусть будет по-вашему.
Перебирая снимки, оставшиеся на столе, Пафнутьев обнаружил на некоторых из них все того же парнишку. Правда, курточки на нем уже не было. На других фотографиях он был в клетчатой рубашке или в шведке с короткими рукавами. Пафнутьев собрал все эти снимки, показал их хозяйке, сунул в карман пиджака и взглядом спросил у Евдокии Ивановны: «Не возражаете?» Та согласно махнула рукой. Мол, забирайте.