Француженки не терпят конкурентов

Флоранд Лора

– Ну он же не в другой стране, Магали. Всего в пяти минутах ходьбы, в том же городе. Пусть это будет запасной вариант. Возьми ключ.

Она еще сильнее сжала пальцы.

– Ты же можешь сменить замок на той двери так же легко, как на моей, – с горечью заметила она.

Его голова откинулась назад. Брови изогнулись, и он бросил на нее такой недоуменный взгляд, который она уже видела однажды. Когда спросила его, в кого еще он был влюблен.

– Ты правда думаешь, что я могу так поступить?

Она отвела глаза. Она уже не знала, что и думать.

– Если

ты вдруг потеряешь голову, или к тебе заглянет бывшая подружка, или… вряд ли ты настолько самоуверен, что не опасаешься того, что в твое отсутствие кто-то может вломиться в твой драгоценный мир.

Филипп недоверчиво взглянул на нее.

– Нет, – сказал он. – Не опасаюсь.

Вероятно, это справедливо для него, для человека, сумевшего создать фирму, известную всем и каждому. Подавив легкую зависть, она продолжала упрямо злиться. Если он сумел так уверенно чувствовать себя в мире, то почему же у нее это никак не получалось?

– Я имела в виду более личный духовный уровень.

Он настороженно смотрел на нее, словно сомневался, хотел ли он узнать ответ на зародившийся у него вопрос.

– А неужели тот мир, Магали, что мы создали вместе с тобой… пусть даже, говоря реалистично, это крошечный островок понимания… так легко закрыть?

И вновь она попыталась замкнуться в упрямом противостоянии, хотя душа ее начала извиваться, мучительно желая вырваться на свободу. Она так испугалась, что по спине побежали мурашки, словно он подвел ее к краю могилы.

– Нет, – отрывисто сказала она, не глядя на него и чувствуя себя полной дурой. – Но твои родители никогда не осмеливались лишать никого права выбора.

– Возможно, было бы лучше, если бы они осмелились. Двадцать пять лет они сами разрывались между духовными и материальными потребностями.

– Какая неудачная дилемма. Мне жаль их, но я думаю, что в итоге они вполне преуспели или просто могли позволить себе столь долгие колебания.

– Ты же даже не знакома с ними!

– Верно. Возможно, я переоцениваю их силу воли.

А есть ли у нее самой сила воли? Какая уж там сила воли! В его руках она казалась себе мягкой глиной.

Он нерешительно помедлил, потом печально улыбнулся:

– В любом случае я не вижу никакого противоречия между тем, кто ты есть, и тем, с кем тебе хочется быть, Магали. – Улыбка исчезла, и лицо его стало очень серьезным. – Или, может быть, ты могла бы объяснить мне, какое противоречие видишь ты.

Никакого. Она просто совершенно запуталась и никак не осмеливалась выпустить на свободу замкнутые на замок чувства.

Он тяжело вздохнул и покачал головой:

– Магали. Знаешь, что на самом деле я собирался сказать, когда спрашивал тебя об отдыхе в лавандовых полях? Я хотел спросить, не могли бы мы создать там нашу семью, потому что вдруг увидел в тебе маленькую черноволосую и кареглазую девочку, и подумал, как было бы славно, если бы у нас появилась дочка, похожая на тебя. Разумеется, я забегаю в далекое будущее, но такого рода видения постоянно преследуют меня, когда я думаю

о тебе.

Она замерла в оцепенении. Словно скрытый под твердой оболочкой мягкий шоколадный десерт с начинкой, растекшейся сентиментальной нежностью.

Он быстро пересек маленький кабинет, опустил взгляд на ее упрямо сжатые кулачки, а потом его рука проскользнула под ворот ее блузки и подсунула ключ в бюстгальтер.

– Мне хочется, чтобы ты распоряжалась им. Чего, черт возьми, ты хочешь от меня помимо секса и сражений на баррикадах, я не представляю.

Ее баррикада опять стала почти неприступной. Но он вынудил ее слишком широко открыться. Он вынудил ее возродить затаенные стремления. Ее ужасала собственная сентиментальная слабость. Он мог вмешаться в ее жизнь и переделать ее так, как угодно ему. И еще она продолжала видеть ту девочку в лавандовом поле. Гордую малышку. Сильную малышку. Малышку, необходимую лишь одной ее матери. Ту девочку, которая выросла и уже просто не могла больше позволить себе никакой слабости, никаких уступок людям, способным забыть о ней.

Ключ на ее груди излучал приятное тепло. Не следовало ей принимать его так легко. Все в ней вдруг взбунтовалось.

– Нет, – развернувшись к нему, произнесла она с тихим отчаянием. – Никаких детей. Никаких девочек в лавандовых полях. – Ее голос, жутко изменившийся от сдерживаемых из последних сил слез, хрипел как мотор старой колымаги. – Не рви ты мне душу. Не пытайся приспособиться к моей жизни, Филипп. Держись подальше от этого ада.

Глава 35

Не взглянув на тетушку Эшу, она вытащила из-под ковшика ключи, взлетела наверх, отперла чертов новый замок и, захлопнув за собой дверь, ожесточенно закрыла его на все обороты. Потом рухнула на пол, обхватила голову руками и зарыдала.

«Я не могу сделать этого. Не могу… Он завладеет моей душой и опустошит меня безвозвратно».

Она каталась по голому полу, рыдания сменились тихими причитаниями, ее истерзанная душа уже не могла породить яростных воплей.

«Я не могу опять стать той девочкой в лавандовом поле. Не могу». Играть в эти дурацкие игры. Изображать, что все в порядке.

«Мне и здесь-то с трудом удается осознавать себя нормальным человеком». Претендуя на колдовство с дурацким шоколадом, претендуя на то, что она нужна людям, что перед ней открылись тайны иного, особого мира. И их кафе, в сущности, никому не нужно, не говоря уж о ее скромной роли в кулинарном мире. Едва открылся Филипп, как все, мгновенно забыв о ней, переметнулись к нему. Ее тетушкам даже не нужно само кафе. Оно для них подобно игрушке; им даже не важно, приносит ли их игрушка доход.

И шоколад. Господи, да любой в состоянии приготовить горячий шоколад. Первую же встречную девицу с улицы они могли научить готовить его, если бы действительно нуждались в помощнице. Она же не обладает талантами Сильвана Маркиза или Филиппа Лионне, эти мастера неподражаемы. Вот без них действительно никто не может обойтись.