Французская мелодия
Шрифт:
– А что! В этом есть здравый смысл, – улыбка Владимира Николаевича дала понять, что он на стороне Элизабет. – Лишний раз убеждаюсь, готовясь к поездке на историческую Родину, вы, мадам, постарались получить максимум информации не только о своих предках, но и о современной России тоже. Лишние проблемы ни вам, ни нам ни к чему.
– У меня есть иное предложение, – для того, чтобы привлечь к себе внимание, Екатерине Алексеевне пришлось постучать ложечкой по заварнику, – отложить поиски тайника до утра. В пылу выяснения истины мы забыли о времени, а ведь уже без четверти одиннадцать. Старинная
Элизабет, не ожидая такого поворота событий, оказалась не в состоянии справиться с тем волнением, что, подобно костру, полыхнуло у неё внутри.
– Я не могу покинуть дом, пока не найду тайник.
– А с чего вы взяли, что кто-то собирается вас прогонять? Ночуйте. Места всем хватит.
Выражение лица, интонация, с которой были произнесены последние слова, к тому же улыбка на устах и лукавый прищур глаз- всё говорило о том, что Екатерина Алексеевна если не прочитала мысли гостей, то уж точно прочувствовала состояние тех изнутри.
Процесс чаепития растянулся на добрых полтора часа, на протяжении которых Элизабет рассказывала, как расшифровывалось завещание, как много она пережила, пока дошла до главного и насколько тяжело далось ей решение ехать в Россию.
И только, когда Екатерина Алексеевна вновь напомнила о времени, все дружно поднялись и начали готовиться ко сну.
Француженке постелили на диване. Илье пришлось довольствоваться раскладушкой, которая оказалась на полметра короче его роста. Как бы то ни было, но вскоре в гостиной выключили свет, и комната, где главным действующим лицом стала тишина, начала представлять собой таинства человеческих мыслей, каждая из которых была обращена к стоявшему в углу камину. И надо же было так сложиться, что пробивающиеся сквозь плотную ткань штор рекламные огни освещали именно ту часть, где лучше всего сохранились плитки. Подсвеченные разноцветьем световых огней те раскидывали по стенам блики с таким озорством, словно пытались сказать: «Оно здесь. Оно повелевает тем, что живёт внутри нас. Мы это чувствуем. Возьмите его».
– Элизабет! Ты не спишь?
Казалось, движение теней, шорох, не говоря уже о сквозняке или человеческой речи, должны были вспугнуть тишину, однако вместо очевидного и само собой полагающегося, произнесённые Ильей слова придали царившей в комнате атмосфере ещё больше таинственности. Повисший в воздухе вопрос напоминал абажур, под прядью кружев которого прятался источник света.
Свет вспыхнул со словами: «Мне не до сна».
– В таком случае о чём думаешь?
– Ни о чём, а о ком.
– О профессоре и его жене?
– А у тебя есть мысли повеселее?
– Нет. Просто подумал, может, есть смысл поделиться впечатлениями?
– Хочется. Делись.
Категоричность француженки повергла Богданова в тупик. Женская натура?! Подбор слов должен быть более мягкий, по-кошачьему тёплый, ласкающий слух, и вдруг вместо мурлыканья эти рубящие слова: «Хочется? Делись».
Сделав скидку на нервы, Илья решил не придавать значения столь непонятной реакции Элизабет.
– Что скажешь насчёт Владимира Николаевича?
– Человек как человек. Вроде бы нараспашку, в то же время сам себе на уме.
– А Екатерина Алексеевна?
– Здесь сложнее. В первый мой визит всё выглядело проще. Профессор негодовал, Екатерина Алексеевна была горой за меня. Когда была озвучена цель визита, всё поменялось с точностью наоборот. Владимир Николаевич проникся важностью. Екатерина Алексеевна спряталась в себе, подобно улитке.
– Да. Я тоже обратил внимание. Особенно было заметно, когда Владимир Николаевич начал восторгаться замыслом завещания. Ощущение было такое, словно Екатерину Алексеевну что-то насторожило.
– Такое случается, когда человек что-то скрывает. Пока ничего не предвещает раскрытие секрета, можно позволить себе выражать мысли вслух, как только грань допустимого подбирается к противостоянию мыслей, доброта перерастает в насторожённость, что приводит к возникновению несогласия с правотой.
– И каков же вывод?
– Екатерина Алексеевна что-то знает, но не желает говорить.
– А Владимир Николаевич? Не может быть, чтобы между Исаевыми были секреты.
– Нет, конечно. Чего не может быть, по сути, того быть не может в принципе.
Размышляя над мнением Элизабет, Илья был согласен с тем, что ведут себя хозяева не так, как должны вести люди, узнавшие, что в доме их спрятан тайник. Мало того, наблюдая за Екатериной Алексеевной, Богданов замечал, что та следит за каждым сказанным мужем словом, будто контролирует, не сболтнул бы чего лишнего.
«Что это? Нежелание расставаться с тайником? Ерунда. Человек не может на протяжении десятилетий держать в себе тайну, которая способна взволновать мир. Какой смысл? Разбогатеть, став знаменитым дано не всем. Не было случая, чтобы человек добровольно отказывался оттого, что само идёт в руки».
Размышления Ильи прервал взорвавший тишину голос Владимира Николаевича. Шум шагов, грохот упавшего стула- всё смешалось в потоке исходящего из соседней комнаты гула. Влетевший в гостиную профессор в наброшенном на плечи халате представлял собой ни много ни мало, а целый вулкан страстей. Следом, шаркая по полу тапочками, при этом беспрестанно призывая мужа к благоразумию, семенила Екатерина Алексеевна.
– К чёрту интеллигентность! К чёрту воспитанность! Всё к чёрту! – не переставал восклицать Владимир Николаевич, – главное, что я вспомнил!
– Что ты вспомнил? Объясни толком. И очень прошу, не надо так кричать. Соседей разбудишь.
– К чёрту соседей! К чёрту тишину! Как я мог забыть?!
Вздохнув, профессор опустился на диван рядом с испугано смотревшей на него Элизабет.
Потребовалась минута, чтобы тот смог отдышаться, оглядеться и хоть как-то собраться с мыслями.
– Произошло это три года назад. Катерина занималась уборкой, я находился в кабинете. Когда дело дошло до камина, она попросила меня стереть с верхнего ряда плиток пыль. Я взял тряпку, залез на стремянку и начал водить рукой по плиткам. Прикоснулся к одной, другой, третьей. И вдруг почувствовал, что те двигаются. Если бы я тогда приложил усилие, одна из плиток наверняка осталась бы у меня в руках.