Французская защита
Шрифт:
Картины, картины, картины…
— Это и есть стиль рондизм? — спросила Симона.
— Да, от слова «рондо». Круг. Большинство моих работ выполнены в этом ключе. Видите?
— Очень интересно, необычно, — согласились гости.
Даже портреты людей были сделаны с использованием этой техники. Крохотные колечки элипсовидной формы, сотни, тысячи колечек.
И — большое сходство портрета с оригиналом. Что является важным критерием мастерства художника.
Виктор переводил взгляд со стены, где висело
Он, в тонкой оправе круглых стекол, она — с раскосыми глазами, длинными черными волосами. Эта супружеская чета, несомненно, была похожа на знаменитую пару Джон Леннон — Йока Оно.
Хозяйка подала на стол аперитив, небольшие бутерброды.
— Мне как будто знакомо ваше лицо, — задумчиво произнес Осаговский, — где, где же я мог Вас видеть?
— Да много таких похожих блондинов! — рассмеялся Одинцов. — Наверное, с кем-нибудь путаете.
И озорно, по-мальчишечьи посмотрел на Симону.
— Нет, у меня профессиональный взгляд художника! — возразил Юрий. — Я потом обязательно вспомню! А как Вы нашли меня? И кто же родственница того любителя живописи из Парижа?
— Это она, — Одинцов кивнул на свою спутницу, — ее дядя давно занимается коллекционированием картин.
Они слушали явно повеселевшего художника. Тот декламировал стихи, потом сел за рояль и стал что-то наигрывать из своих сочинений. Лена не сводила с супруга восхищенных глаз — он явно был в ударе.
Виктор, улучшив момент, шепнул своей спутнице:
— Знаешь, Симона, чем отличается искусство от шахмат?
— Чем?
— В шахматах уже доказано, что имеется конечное количество позиций. И поэтому программа просчитывает многие из них. Со временем она достигнет потолка безошибочной игры. В искусстве же, в живописи, например, нет такого. Оно — бесконечно. Как, наверное, и музыка. Семь нот всего, но бесполезно придумывать программы, которые могут сочинить все что угодно, и написать любую картину.
— Согласна, — прошептала девушка, — поэтому нет точного критерия оценки. Как понять — какая картина лучше? У всех людей разное восприятие. А в шахматах все определяет результат. Хотя часто и называют их искусством.
— Это скорее искусство — предвидеть. Расчет вариантов. А здесь — разве можно рассчитать заранее картину? Только если идею, а потом рукой водит вдохновение…
— Наверное, так.
Вечер заканчивался, гости уже собирались уходить, как Осаговский, хлопнув ладонью себя по лбу, воскликнул, обращаясь к Виктору:
— Вспомнил! Я же видел тебя в спортивных новостях! Ты шахматист Одинцов?
— Сдаюсь! — шутливо поднял руки спутник Симоны. — Это действительно я.
— Лена! Вот это да! Какая неожиданность! Я тебе еще сказал: этот парень летит вверх, как комета!
— Ну, уж — прямо как комета, — пожал плечами Виктор.
— Именно
Едва Виктор с Симоной вышли на улицу, как мужчина остановился и горько произнес:
— Хорошо бы, если этот художник не узнал правду о моем взлете. Он идеалист, думает, что у нас возможно все быстро добиться. Как бы не так…
Симона молчала, встревожено глядя на лицо Виктора.
— А, может, остановимся, бросим все? — спросил Одинцов. — Вот ты можешь из-за меня лишиться своего места в лондонской фирме. Мы уже и так что-то заработали на этой авантюре. Как ты думаешь?
Девушка молча взяла спутника под локоть и они медленно пошли по намокшему асфальту.
Впереди в темноте красно выделялась буква «М» у входа в метро, мимо проскальзывали редкие прохожие, в воздухе пахло тем неповторимым весенним ароматом, что сводит с ума влюбленных.
— Витя, дорогой, пойми. Ты, если все бросишь сейчас, останешься в стороне от людей. Тебя не поймут. На тебя надеются. И без программы ты играешь очень хорошо. Но с ней, я думаю, ты сильнее всех! И мы можем доказать это всем, и прежде всего — самим себе! Тем более, что так все хорошо складывается! А за мою работу не беспокойся. В случае, если шефы захотят расстаться со мной, то другие фирмы с распростертыми объятиями примут к себе, уверяю тебя!
Одинцов остановился и с минуту смотрел Симоне в глаза.
«Вот она женщина, а не боится и не сомневается ни на минуту… А я что? Уже начинаю робеть? Неужели все из-за приближения к высшим шахматным эшелонам? Я чувствую с этим запах других денег, тех, что раньше мне и не снились. Но вместе с тем и какую-то опасность. Интуитивно. Откуда она исходит? Не знаю. Но я — мужчина, и не должен показывать свои слабости. Не должен…»
— Хорошо, дорогая. Мы продолжим наш… — Виктор запнулся, подбирая нужное слово, — эксперимент. Завтра я должен ехать в редакцию шахматного журнала, помнишь этого Алика со странной фамилией?
— Ну, как же не помнить! — рассмеялась девушка. — Такие люди не забываются!
Где-то в середине московского турнира Одинцов с Симоной шли после партии по коридорам гостиницы «Россия», как вдруг им дорогу преградила другая парочка.
— О! Какая встреча! Гроссмейстер Одинцов, восходящая звезда мировых шахмат! — на Виктора в упор смотрел мужчина лет шестидесяти, сверкая залысинами среди редеющих черных волос по краям головы, весь кругленький, гладкий, в хорошем костюме и при галстуке. Под руку он держал блондинку, которая была выше его сантиметров на десять.