Французская защита
Шрифт:
— Подпись! — хладнокровно проговорил Виктор. — Иначе копия пленки будет доставлена по назначению!
Начальница тюрьмы замерла.
Из нее как будто в мгновения ока вылетел этот всеразрушающий демон, и глаза приняли осмысленное выражение. Женевьева приняла какое-то внутреннее решение.
Она села на кресло, закрыла лицо руками и с минуту молча сидела в таком положении.
Потом выпрямилась, опустила ладони и тихо сказала:
— Хорошо, давай…
Виктор положил на стол документ.
Женщина пробежала его глазами, взяла
— Спасибо, — Одинцов засунул бумагу в папку, — я не хотел прибегать к…
— Не надо оправданий. Я подписала это не из-за того, что боюсь разоблачений. Нет.
Пауза.
— Я просто сейчас поняла, почему меня так тянет к тебе.
Виктор молчал.
— Но не стану говорить об этом. И только одно могу обещать — мы еще встретимся с тобой, обязательно, иначе…
Она не договорила и, как-то странно скривившись, повернулась боком к мужчине:
— Уходи!
Когда дверь за Одинцовым закрылась, Женевьева снова закрыла лицо руками и просидела так с полчаса.
Два чувства — любовь и ненависть боролись в ее душе.
Наконец, победило последнее.
Она решила отомстить.
Во что бы то ни стало.
Но в эту минуту еще не знала — как.
— Я не понимаю, что с ними делать, милочка! — воскликнула, обращаясь к Симоне, пожилая женщина с манерами аристократки. — Мой Василий Петрович уже, похоже, и сам не рад, что пригласил в гости эту пару! Анастасия Михайловна, жена коллекционера картин, была потомственной дворянкой. Ее, завернутую в пеленки, как самое ценное сокровище, что было у семьи, в лихую годину подняли на палубу парохода, увозящего из Севастополя в Константинополь толпы беженцев.
И все — никаких чемоданов, баулов и сумок.
Они слышали, как вдалеке гремят выстрелы последних бойцов Белой Гвардии — солдат и офицеров барона Врангеля. Крымский берег уходил все дальше от бурлящей под винтами воды Черного моря, позади оставалась безумная Россия, впереди была — неизвестность.
Родители Анастасии Михайловны всю жизнь ждали возвращения на Родину. Они надеялись, что вот вот и вернется прежняя Россия, примет их в свои объятия.
Но, в отличие от отца и матери Василия Петровича, им хватило ума не поддаться на большевистскую приманку НЭПа, не попасть впоследствии в кровавую мельницу 37-го. Они так и просидели жизнь «на чемоданах», в ожидании перемены власти в родной стране.
Но не дождались.
В предчувствии смерти попросили свою внучку, которая работала гидом во французской туристической фирме, привезти из России пакетики земли. И на их похоронах высыпать ее в могилы.
Внучка выполнила просьбу.
Анастасия Михайловна, бывшая парижанкой всю свою сознательную жизнь, уже немного отличалась от родителей. Общение с французами неизбежно накладывает отпечаток на характеры людей. Нет, они не становятся хуже в обычном понимании
Но они становится — другими.
Неуловимо. Незаметно. В мелочах. Но — другими.
Анастасии Михайловне была непонятна сентиментальность родителей в отношении коммунистического СССР. Она пожимала плечами и говорила:
— Что так жалеть, убиваться? Они выбрали свой путь, явно бестолковый, и когда-нибудь все эти утопии рассыплются в прах. Вы живете в прекрасной Франции, так наслаждайтесь данным фактом, радуйтесь, что эта страна приняла вас, что мы здесь не голодаем и не живем в нужде. Что еще надо?
Родители молчали.
Они знали, что как ни объясняй — дочь не поймет.
Она просто никогда не была в России. Не жила там.
Вот поэтому приглашение в гости на два месяца, которое сделал ее муж Василий Петрович Юрию Осаговскому с женой, Анастасия Михайловна считала очередным чудачеством супруга и напрасной тратой времени и денег.
— Вы потерпите чуть, художник он интересный, а у всех творческих людей, как правило, трудные характеры, — улыбаясь, ответила Симона, помешивая сахар в фарфоровой чашке из Ежели.
— Они раздражают меня все больше и больше! Особенно его супруга! — недовольно сморщилась аристократка. — Я не приемлю такие привычки! Если вам оказали уважение и пригласили в гости на такой длительный срок, то уж будьте любезны — ведите себя соответствующим образом! Скромно, тихо, не мешая другим. Ох, уж эти гости из России! Сколько мои знакомые рассказывали о таких случаях. Пригласят родственников, а потом сами не рады!
— Ну, уж, зачем так пессимистично? Люди разные бывают. И здесь во Франции, и там, в России, — дружелюбно ответила девушка.
— Нет, там они почти поголовно испорчены системой. Воспитание и образование поставлены кое-как, хорошим манерам никто никогда не учит, в общем, как стала с 17-го года страна рабочих и крестьян, так и осталась!
— Какая интересная картина! — воскликнула Симона, желая переменить тему. — И ваш портрет выписан просто замечательно! Очень живые глаза!
— Я в живописи не большой знаток, как Вася, но в этом что-то есть, — ворчливо-дружелюбно проговорила Анастасия Михайловна, — посмотрим еще, как будут продаваться работы у Осаговского. Из галерей Барбизона пока только невеселые известия.
— Сразу трудно с ходу продать много картин. Нужна реклама, «раскрутка», как выражаются в России.
— Ох, уж этот их слэнг, — поморщилась потомственная дворянка, — весь родной язык испохабили, изгадили чужеродными словечками.
— Время такое, интеграция в мировую экономику, вот и нахватались разных словечек, в основном от американцев.
— «Интеграция»…тьфу!
Симона рассмеялась.
— Ну ладно, милочка, скажи лучше — как твоя личная жизнь складывается? — поинтересовалась тетка у племянницы. — Что у тебя с этим русским игроком Одинцовым?