Французский дьявол
Шрифт:
Немного отойдя от пережитого шока, мальчишка начинает громко всхлипывать.
– Не реви так, пацан, – морщусь я. – Не так уж и сильно тебя потоптали. Подумаешь, один конь прошелся, вот если бы ты попал под карету, было бы куда хуже!
Мать испуганно охает, из-под передника, прижатого к лицу, блестят широко открытые глаза. Я кидаю на женщину быстрый взгляд и незаметно вздыхаю. Она уже искусала до крови губы, и сейчас, судя по всему, ручьем хлынут слезы.
– Покажи, где болит, – прошу я.
– Руку не могу поднять, – жалуется мальчишка.
– До свадьбы заживет, – уверенно парирую я.
Не мной замечено, что подобный тон здорово подбадривает как больных детей, так и их родителей.
Родители сидят, широко открыв рты, похоже, они впервые видят настоящего лекаря за работой. Мать незаметно крестится, отец пихает ее в бок, боится, что та помешает творимому чародейству. Я сравниваю между собой зрачки, требую высунуть язык, прижимаю ухо к груди пациента, живот изучаю особенно дотошно, если у парня внутреннее кровотечение… К счастью, нет.
Закончив осмотр, я несколько секунд молчу. Лик мой неподвижен, на лбу прорезались глубокие морщины, челюсть мужественно выдвинута вперед. Трактирщик, широкоплечий мужчина с волевым лицом то ли бывшего воина, то ли просто пирата, смотрит на меня с волнением. Жена прижалась к плечу супруга, молча хлопает глазами.
– Тащите чистую простыню и нитки с иголкой, – приказываю я.
Женщина исчезает, то и дело оглядываясь.
– Да хватит ныть, – резко замечаю я мальчишке. – Подумаешь, перелом ключицы. Тебе же скоро восемь лет.
– Девять, – тихо поправляет отец.
Он уже успокоился и вновь стал самим собой – флегматичным и очень рассудительным. Многие, вдоволь постранствовав по всему свету, обзаводятся затем трактирами и постоялыми дворами. Хоть и хлопотно с большим хозяйством, зато сытно и надежно, да и детей можно на ноги поставить. Я кидаю внимательный взгляд на левую руку трактирщика, где задравшийся рукав позволяет разглядеть самый краешек татуировки. Никогда не слышал, чтобы сухопутные искатели приключений выкалывали на себе якорь, стало быть, он бывший моряк. Для такого таверна в портовом городе – идеальный вариант. Постоянно видишь кучу людей, слышишь уйму историй, встречаешь старых знакомых, обзаводишься новыми друзьями, и все это – не выходя из дома. Трактирщик гладит сына по голове, мозолистые пальцы нежно лохматят рыжие, как у матери, волосы.
Перехватив мой взгляд, мужчина смущенно улыбается и деловито говорит:
– Раз с сыном все нормально, пойду я. За прислугой глаз да глаз нужен.
В дверях он сталкивается с женой, та, буркнув что-то резкое, гневно отпихивает его плечом. Я отнимаю простыню, которую женщина судорожно прижимает к груди, сворачиваю ее в узкий валик. Посадив мальчишку, из-за шеи пропускаю получившийся валик под руками, крепко ухватываю концы на спине.
– Сшивайте здесь, – командую я.
Мать без слов принимается орудовать длинной иглой, сноровисто тыча в полотно. Через несколько минут все заканчивается.
– Ну вот, – довольно заявляю я. – Красив, как юный бог!
Пацан косится настороженно, опасаясь насмешки, но я свое лицо знаю. Сейчас на нем написано одна сплошное удовлетворение от хорошо проделанной работы, потому парень тут же успокаивается и вопросительно глядит на мать.
– Что дальше, господин лекарь? – спрашивает та, сцепив пальцы перед собой.
– А ничего, – отзываюсь я задумчиво. – Пока я здесь, буду
– И долго ему так ходить?
– Месяц, потом будет как новенький.
Глянув на мальчишку, спрашиваю:
– Ну и чего расселся, как засватанный?
– А можно идти?
– Валяй.
Да, этому ребенку два раза приказывать не надо. Он тут же исчезает, только его и видели. За дверью комнаты звучат быстрые шаги, а через минуту с улицы доносится довольный крик.
– Весь в старшего брата, – замечает мать, растерянно глядя вслед.
– Сорванец, – говорю я одобрительно.
– Сколько я вам должна за лечение сына?
– А нисколько, – отвечаю я, вставая. – Я же не практикующий лекарь, а так, просто мимо проходил, – и, заметив на лице женщины желание возразить, прикрикиваю: – Довольно об этом, голубушка!
Среднестатистическая женщина – существо мелкое ростом, легкое, без особых мышц, но до ушей полное амбиций. Очень уж они энергичные, так и норовят сесть на шею любому мужчине, что попался на глаза. Женщинам лишь бы настоять на своем, поэтому в общении со слабым полом необходима твердость и бесконечная уверенность в себе. То есть те же качества, что и цирковым дрессировщикам. Только дрессировщику проще, запер за хищником клетку и можешь расслабиться, с женщинами же этот номер не пройдет. Некоторые турецкие султаны пробовали топить гаремы в полном составе, ну и что? Новые жены и наложницы все равно вели себя дерзко и нахально. Женщины есть женщины, и что творится в их маленьких головах, нам, мужчинам, никогда не понять.
Ужин нам в тот день подали просто королевский.
– Что это? – растерянно спросил парижанин, тщательно экономящий каждый су. – Мы этого не заказывали, нам дайте попроще, как обычно.
– Успокойся, – ухмыльнулся наваррец, тот, как обычно, был в курсе происходящего. – Просто наш лекарь нашел верный путь к сердцу женщины.
Стол и вправду необычно щедр, и сьер де Фюи покосился на меня с завистью. Сам он несколько раз пытался приударить за женой трактирщика, но, как часто зубоскалили Малыш с гасконцем, английский орешек оказался ему не по зубам. Стройная сероглазая рыжеволоска упорно отказывалась от самых его заманчивых предложений заглянуть на сеновал или выйти в полночь к амбару. Не обращая внимания на озадаченного Жюля, мы дружно накинулись на еду. Мы ели и ели, честно пытаясь одолеть все, что было навалено на стол. Наконец ножки его перестали угрожающе поскрипывать, а дубовая столешница, прогнувшаяся под весом блюд, даже немного распрямилась, но тут уже начали потрескивать стулья.
– Но как?.. – простонал сьер де Фюи, все время обеда не сводивший с меня напряженного взора. – Как ты сумел?
– Знаем кое-какие сарацинские штучки, да, – туманно объяснил я.
Довольно перемигнувшись, шевалье де Кардига и Лотарингский Малыш обидно захохотали, а парижанин досадливо поджал губы.
– Хватит, – произнес командир, и все веселье как ножом обрезало. – Я так понимаю, похвастать нам особо нечем?
Все взгляды дружно потупились, я тоже задумчиво уставился на столешницу, словно пытаясь по холмам обглоданных костей разгадать наше будущее. Как писали бородатые классики, в позднем средневековья Европа стоит на пороге промышленной революции, а это значит, что в обществе правит бал специализация, специализация и еще раз по тому же месту. То есть вокруг нас бродят сплошные профессионалы, мастера своего дела. Воры сноровисто режут кошельки, грабители ловко щекочут ножами упитанных купцов за отвисающие подбородки, неподкупная полиция все это дело строго пресекает, ну и так далее. Кого чему научили, тот и идет по накатанной дорожке, не сворачивая. А мы?