Франклин Рузвельт
Шрифт:
Ребенок получал огромное удовольствие, катаясь на пони по кличке Дэбби, которого он считал своим другом, но в то же время личной собственностью, на которую больше никто не мог претендовать. Отец несколько раз говорил Франку, чтобы он не ездил на своем пони слишком долго и быстро — надо внимательно следить, чтобы собственность не пришла в негодность.
Собственность и труд неотделимы — такова была нехитрая и в то же время мудрая протестантская мораль, которую с раннего детства внушали родители Франку. Раз пони ему принадлежит, значит, за лошадкой надо тщательно ухаживать, мыть, чистить и убирать. Сперва это было неприятно, затем вошло в привычку. Через много лет Франклин признавался, что это была
Будущий американский президент с юных лет испытывал глубокое почтение к памяти своих голландских предков и даже посвятил им студенческую работу под названием «Рузвельты в Нью-Амстердаме». Научной ценности она не представляла, но эмоциональные акценты говорили сами за себя. Франклин писал: «Некоторые нынешние голландские семьи в Нью-Йорке не имеют ничего голландского, кроме этого названия. Их немного, у них нет прогрессизма и подлинно демократического духа. Причина же того, что Рузвельты сохранили свои силы, — вероятно, главная причина, — состоит в их подлинно демократическом духе. Они считали бы непростительным для себя не исполнять своего долга по отношению к общине» {47} .
В то же время, оценивая стиль жизни своего отца, Франклин был не совсем прав — Джеймс действительно вел себя внешне демократично, но сохранял привычки аристократа, каковым, как уже отмечалось, был только в том смысле, что мог перечислить своих многочисленных предков. О нем говорили, что он ведет себя подобно лорду Лансдауну (в то время одному из лидеров британских консерваторов), хотя скорее похож на кучера этого лорда. В качестве примера приводили его несколько высокомерное отношение к одному из богатейших в то время людей Америки Фредерику Вандербильту, который жил на расстоянии нескольких миль от Рузвельтов в огромном по масштабам Гайд-Парка 54-комнатном особняке, построенном в стиле Возрождения.
Считая Вандербильтов «новыми богачами», выскочками, в отличие от своего собственного рода, в котором богатство переходило из поколения в поколение, Джеймс даже не пожелал принять их приглашение на обед, ибо, как он объяснил сыну, придется посылать ответное приглашение {48} .
В детстве Франк стал страстным коллекционером. Он с огромным удовольствием собирал марки, причем стремился разузнать как можно больше о каждой марке, о каждой серии, о стране, выпустившей ее, об обстоятельствах, вызвавших ее появление, о людях и событиях, изображенных на этих своеобразных крохотных визитных карточках того или иного государства, иногда представлявших собой подлинные произведения искусства, чаще прямолинейных и грубых.
В основу коллекции легло подаренное ему матерью собрание китайских и гонконгских марок. К восьмилетнему возрасту накопилось уже довольно богатое собрание — свыше двух тысяч марок, причем Франк особенно гордился редкостью — маркой острова Формоза (ныне Тайвань) 1888 года. Марки оставались его страстью на протяжении всей жизни. Он собрал их огромное количество — более миллиона с четвертью. Став президентом, Рузвельт в немногие свободные часы нередко возился со своими альбомами, которых накопилось более 150 штук. В нынешнем архиве Библиотеки Рузвельта переписка по поводу марок заполняет 28 больших папок.
Кроме увлечения филателией, кругозор мальчика расширяли старые географические карты и всевозможные знаки и символы флота, которыми Франк также заинтересовался в детстве. Дед, старый моряк, как-то подарил внуку древний морской сундук, в котором бережно хранились драгоценные раритеты, вплоть до пуговицы с мундира морского офицера времен американо-британской войны 1812—1814 годов.
Он стал собирать также британские карикатуры, которых со временем накопилось множество. Через какое-то время возникло еще одно увлечение — коллекционирование чучел птиц. Они по сей день украшают помещения рузвельтовского имения в Гайд-Парке.
Впоследствии многие знакомые восторгались теми буквально энциклопедическими знаниями по истории флота, осведомленностью о малейших деталях оснастки кораблей, их снаряжения, экипажей и всевозможных других подробностях, уходящих в давнее прошлое, которые демонстрировал Рузвельт. Во всех таких случаях он отвечал, что это — всего лишь остатки того, что ему запомнилось в детстве. Он и сам строил модели кораблей, которые испытывал на полноводном Гудзоне {49} .
Большое удовольствие доставляли ему прогулки с отцом по окрестным местам — горным тропам, почти непроходимым буеракам Кэтскиллских гор. Правда, страдавший сердечным заболеванием Джеймс Рузвельт не мог позволять себе излишнее физическое напряжение, но само общение с сыном, рассказы о предках, уроки верховой езды и плавания, хождения в прибрежных водах под парусом превращали отца в старшего друга, с которым установилась более глубокая духовная связь, чем с матерью, несмотря на то, что именно Сара в основном занималась воспитанием мальчика, оберегала его от жары и холода, змей и вредных насекомых, следила за тем, чтобы он не оставался голодным и не переедал.
Франк рос всесторонне развитым и, вопреки назойливой материнской опеке, физически крепким, был любознательным и пытливым, критически мыслящим, склонным к анализу социальных проблем ребенком, а потом и юношей, для которого мир отнюдь не ограничивался Спрингвудом с его окрестностями. Почти все родные и другие близкие люди отмечали исключительную память Франклина — он впитывал информацию как губка, порой был даже способен черпать сведения одновременно из нескольких источников. Как-то в ответ на материнский упрек в том, что во время ее рассказа о чем-то он перебирает свою коллекцию марок, десятилетний сын ответил: «Я не уважал бы себя, если бы не мог заниматься одновременно двумя делами». Чтобы доказать свою правоту, он тут же почти дословно повторил то, что услышал от Сары [3] .
3
Об этом Рузвельт через много лет, став президентом, с гордостью рассказывал своему лечащему врачу Россу Макинтайру (см.: Mclntire R.White House Physician. New York, 1946. P. 78—79).
Скорее всего тому, что Франк не вырос человеком бездушным, отчасти способствовала семейная драма. Когда ему было десять лет, отец тяжело заболел. Он перенес «удар» — кровоизлияние в мозг, от которого так и не смог полностью оправиться и остался инвалидом. Это, однако, не изменило привычного быта мальчика, а затем юноши — семья оставалась богатой, доходы от вложенных капиталов продолжали поступать. Но с тех пор не исчезало какое-то тревожное ожидание, и Франк это чувствовал очень хорошо.
У него не было той вспыльчивости, того бунтарства, неподчинения родителям, какие так часты у мальчиков переходного возраста. Сдержанно, но неизменно он стремился облегчить душевные страдания матери, физические и нравственные муки отца. Привитое ему (или, скорее, самостоятельно выработанное) желание доставлять близким радость, не расстраивать их постепенно распространилось на его отношение к другим людям, которых он относил к своему кругу образованных и воспитанных зажиточных аристократов.