Франклин Рузвельт
Шрифт:
Согласно закону Вагнера, миллионы неквалифицированных и низкоквалифицированных рабочих получили право создавать собственные профсоюзы, а АФТ вынуждена была принимать их в свой состав. Именно так возник ряд новых мощных союзов. Между 1935 и 1940 годами численность профсоюзов увеличилась с трех до пяти с лишним миллионов человек.
Закон вводил практику уже упоминавшегося «закрытого цеха»: предприниматели обязывались увольнять рабочих или брать новых только с согласия профсоюзов. Запрещалось уголовное преследование граждан за создание профсоюзов и участие в легальных забастовках. Создавалось Национальное управление по трудовым отношениям, обязанное следить за соблюдением указанных положений. Его сотрудники назначались президентом по согласованию с сенатом. Лица, препятствовавшие работе управления,
Правда, действие закона не распространялось на сельскохозяйственных рабочих — это была одна из уступок, сделанных энергичным сенатором президентской администрации.
В связи с тем, что руководство АФТ и прежде всего ее председатель Уильям Грин выступили против закона Вагнера, который расширял права объединения, но нарушал его замкнутость, в профсоюзном движении назрел раскол. На 55-м съезде АФТ в Атлантик-Сити в октябре 1935 года был образован Комитет производственных профсоюзов, во главе которого стал энергичный организатор рабочих Джон Льюис, поддерживавший связи с окружением Рузвельта. В 1938 году этот комитет порвал с АФТ и был преобразован в Конгресс производственных профсоюзов (КПП). Один за другим при благосклонном отношении президента создавались производственные союзы на предприятиях сталелитейной, автомобильной, химической, текстильной промышленности и в других отраслях. Монополия АФТ была, таким образом, ликвидирована. В США теперь были два мощных профобъединения, добивавшиеся улучшения условий труда, во многих случаях прибегая к стачкам, в ходе которых выдвигались требования признания предпринимателями новых союзов. Почти полмиллиона рабочих участвовало в забастовках с сентября 1936 года по май 1937-го {324} .
Определенное улучшение наметилось и в положении негритянского населения, численность которого в начале 1930-х годов составляла 12 миллионов человек. Правда, его почти не коснулись аграрные мероприятия Рузвельта, так как лишь незначительная его часть относилась к фермерам, остальные же являлись арендаторами и батраками, на которых нововведения не распространялись. Однако чернокожие имели право получать пособия точно так же, как и остальные граждане, а в кодексы честной конкуренции включались положения, требовавшие равенства белых и черных рабочих в вопросах зарплаты и других условий труда. Хотя предприниматели находили всяческие лазейки, чтобы обойти эти положения, всё же дискриминация была несколько ограничена. Негритянское население в основном позитивно относилось к Рузвельту и его реформам. На выборах 1936 года за него голосовал 71 процент черных избирателей, а в 1940-м — 67 процентов {325} .
Перечислив и обосновав все эти поистине эпохальные изменения в социальной системе страны, остававшиеся, однако, в пределах норм капиталистической конкуренции и частной собственности, Рузвельт говорил 28 апреля 1935 года, сидя у камина: «Еще никогда со времени своего вступления в должность в марте 1933 года я не ощущал в Америке столь явственную атмосферу возрождения. Дело не только в восстановлении материальной основы жизни каждого человека в отдельности. Возрождается доверие к нашим демократическим порядкам, к республиканским государственным институтам. Мы выстояли в величайшем экономическом бедствии, принесшем нашей стране много лишений и опасностей. В самые мрачные периоды национальных испытаний мы сохранили веру в нашу способность распоряжаться собственной судьбой. Страхи рассеиваются. В обществе растет взаимное доверие, крепнет обновленная вера в неисчерпаемую способность человека улучшить свое материальное и духовное состояние с помощью демократических форм правления. Эта вера уже получает заслуженную награду. За это мы должны быть благодарны Богу, который хранит Америку» {326} .
В ходе «бесед у камина» и пресс-конференций, выступлений на различных форумах существенно менялась риторика президента. Как заметил В. Л. Мальков, обличение алчности имущих классов всё чаще сопровождалось «признанием приоритета интересов неимущих слоев в государственной политике “национальной реконструкции”» {327} . В послании конгрессу от 19 июня 1935 года он даже предложил ввести прогрессивный налог на крупные состояния — меру, невиданную для Америки тех лет {328} . Правда, в мирное время прогрессивный налог так и не был введен. Только в 1940—1942 годах были приняты акты, резко повышавшие налоги на сверхдоходы граждан и корпораций.
Первые результаты «Нового курса» были налицо. В 1934 году валовой национальный продукт был на четверть больше, чем в предыдущем. Впервые за пять лет стала уменьшаться безработица: до 21,7 процента в 1934 году, 20,1 процента в 1935-м, 16,9 процента в 1936-м и 14,3 процента в 1937-м. Население всё более убеждалось, что «Новый курс» работает, возрождалась надежда.
Разумеется, важную роль играли объективные экономические факторы, хозяйственная цикличность, при которой за спадом производства обычно следует подъем, но эти высокие материи мало волновали простых американцев. Они связывали явное, хотя и небольшое повышение их жизненного уровня именно с политикой нового президента.
При проведении «Нового курса» Рузвельт и его администрация сталкивались с нараставшим сопротивлением консервативных сил (левые радикалы не располагали сколько-нибудь значительным влиянием). Против политики президента решительно ополчились разного рода демагоги, прикрывавшиеся левой фразой, но в то же время по существу весьма близкие к европейскому правому радикализму фашистского и национал-социалистического толка. А. И. Уткин безоговорочно относит «столпов» этого движения — радиопроповедника Чарлза Кофлина и сенатора от штата Луизиана Хью Лонга — к тем, кто стремился «сокрушить политическую силу Рузвельта слева» {329} . На самом же деле здесь, как и во многих других случаях, действовало весьма любопытное правило, сформулированное поэтом Александром Галичем: «…любое движенье направо / Начинается с левой ноги».
Кофлин именовал «Новый курс» «еврейским заговором», Рузвельта называл лжецом и однажды так увлекся, что призвал уничтожить его «при помощи пуль». Не выдвигая конкретной программы, он заклинал последовать примеру Германии и Италии и создать в США корпоративное государство, в котором каждая сфера деятельности была бы представлена корпорацией, объединяющей представителей государства, предпринимателей, рабочих и служащих.
Лонг, пользовавшийся высоким авторитетом в своем штате, да и в других частях страны, в свою очередь, называл Рузвельта «создателем фальшивых ценностей» и рисовал фантастические перспективы ограничения богатства, всеобщего благосостояния и умиротворения, когда устаревшая американская Конституция будет отброшена и сам он станет диктатором.
В сентябре 1935 года Лонг был убит — но не по политическим причинам, а из личной мести. Кофлин же продолжал свои проповеди, которые постепенно надоедали публике.
Президент, его администрация, стоявшие за ним прогрессистские силы Демократической партии прилагали максимум усилий, чтобы заблокировать влияние разрушительной агитации правых и левых радикалов. Однако значительно опаснее было сопротивление «Новому курсу» со стороны третьей ветви высшей государственной власти — Верховного суда, имевшего право отменить любой закон, если признает его антиконституционным.
В первые два года президентства Рузвельта Верховный суд не проявлял значительной активности в отношении реформ «Нового курса», поскольку вмешательство в законодательство могло тогда обрушить всю государственную и тем более хозяйственную систему. Однако к 1935 году, когда положение несколько стабилизировалось, судебная власть, находившаяся в руках консерваторов, стала выступать против государственного регулирования социально-экономических отношений. С начала 1935-го по май 1936-го Верховный суд отменил 11 законодательных актов, проведенных Рузвельтом, в том числе такие важные, как законы о восстановлении национальной промышленности (он действительно страдал серьезными недостатками и уже сыграл свою роль, но тут дело было в принципе) и о развитии сельского хозяйства (его, полагал Рузвельт, следовало сохранить во что бы то ни стало).