Франклин Рузвельт
Шрифт:
Законодательство, защищавшее интересы наемных рабочих и служащих, принятия которого столь упорно добивался Рузвельт, как оказалось, не вполне устраивало профсоюзных лидеров, также выбившихся наверх не без помощи президента. В наибольшей степени это касалось Джона Льюиса, председателя КПП, который в полной мере воспользовался статьями закона Вагнера и для разжигания новых классовых конфликтов, и для рекламирования себя в качестве бесстрашного защитника интересов трудящихся.
Одобряя мероприятия Рузвельта, в целом оказывая ему поддержку, именно Льюис в то же время подумывал о создании собственной влиятельной рабочей партии, которая могла бы нарушить двухпартийную систему. Еще в конце 1935 года в одном из интервью он весьма противоречиво заявил: «Насколько мне известно, рабочие в годы администрации Рузвельта
Так что отношение Льюиса к Рузвельту и к мероприятиям «Нового курса» было двойственным: признавая их прогрессивность, он одновременно прилагал усилия для организации массовых акций. Они объективно были вредны для американской экономики, нарушали с трудом достигнутую общественную стабильность, но соответствовали требованиям тех организованных рабочих, которые стремились выторговать у предпринимателей и властей еще больше уступок, и повышали авторитет самого Льюиса.
Именно он в преддверии и в разгар промышленного спада 1937 года был инициатором сидячих забастовок на ряде предприятий, главным требованием которых было признание предпринимателями «закрытого цеха», то есть найма и увольнения рабочей силы только по согласованию с производственным профсоюзом. Отсюда вытекало и второе требование — признания самого факта существования независимого профсоюза.
Особо острый конфликт возник на предприятиях концерна «Дженерал моторе». Еще в декабре 1936 года в городе Флинт, штат Мичиган, а затем и в других местах по призыву Льюиса и его штаба рабочие прекратили работу, но отказались покидать цехи.
Члены кабинета (особенно активен был вице-президент Гарнер) просили Рузвельта вмешаться в опасный ход событий, убеждая его, что сидячая забастовка является грубым нарушением закона и против ее участников следует применить силу. Президент, однако, действовал в этом конфликте куда более осторожно, чем в борьбе против Верховного суда. Тщательно обдумывая ситуацию, он пришел к выводу, что использование силы, даже если удастся обойтись полицией, не прибегая к помощи армии, может привести к еще большему обострению напряженности во взаимоотношениях с организованными рабочими. Как вспоминала Ф. Перкинс, Рузвельт говорил: «Да, это незаконные действия, но какой закон они нарушают? Закон о вторжении на частную территорию — единственный закон, который может быть применен в этом случае. А что вы делаете, если человек вторгается на вашу территорию? Конечно, вы можете его выгнать. Вы можете попросить шерифа выставить его, если он пытается поставить палатку на вашей земле без разрешения… Но стрельба и убийство многих людей, потому что они нарушили закон о вторжении на частную территорию, мне отвратительны. У меня просто нет ответа. Наказание не будет соответствовать преступлению. Надо найти другой путь» {353} .
Другой путь по требованию президента был найден. В результате переговоров концерн «Дженерал моторе» согласился признать Объединенный союз автомобильных рабочих в качестве равной с администрацией стороны на переговорах об условиях труда. Вскоре и другие автопроизводители, за исключением Форда, последовали этому примеру.
С одной стороны, довольный, что дело решилось без насилия, с другой — чувствуя, что и предприниматели, и профсоюзы проявляют излишнее усердие, Рузвельт однажды публично в сердцах произнес шекспировские слова из «Ромео и Джульетты»: «Чума на оба ваших дома!» (вот когда пригодилась школьная награда — собрание сочинений великого поэта).
Однако ситуация в стране была такова, что Рузвельту пришлось тотчас оправдываться перед Льюисом, убеждая его, что имелись в виду только те предприниматели, которые не соглашаются с подписанием коллективных договоров, и те рабочие лидеры, которые готовы предпринять насильственные действия {354} .
На
Рузвельт в основном принимал вызовы, но должен был учитывать их в реальной политике. В послании конгрессу он заявил, что правительство примет все меры для скорейшего преодоления экономического спада, предотвращения перепроизводства и спекуляций, укрепит программы, направленные на расширение банковского кредита, безусловно сохранит, а возможно, и расширит общественные работы. Эти меры, в том числе субсидии предпринимателям, новое сокращение посевных площадей и выплата компенсаций фермерам, сокращение импорта, были реализованы.
Несомненно, благодаря гибкой политике президента и его кабинета, уступкам организованному рабочему движению, стремлению представить дело так, что государственная власть целиком на его стороне, были парализованы усилия левых профбюрократов и интеллектуалов по созданию третьей партии, на появление которой очень рассчитывали американские коммунисты, чья собственная партия несколько расширила свое влияние, но по-прежнему оставалась незначительной, несмотря на продолжавшиеся интенсивные денежные вливания Москвы {356} .
В «беседе у камина» 14 апреля 1938 года президент в очередной раз обратился к «своим друзьям», как он обычно называл слушателей. Сравнивая тогдашнее состояние экономики с Великой депрессией, он всячески подчеркивал принципиальную разницу: «Нынешний спад не отбросил нас к бедственному состоянию начала 1933 года». Главная цель его выступления состояла в том, чтобы отвести от правительства вину за экономические трудности. При этом Рузвельт, не стесняясь, применял против своих противников чуть ли не те же самые аргументы, которые они направляли в его адрес. Он уверял, что спад связан как раз с получением бизнесом возможности развиваться свободно и что новые решения о государственном вмешательстве являются вынужденными: «Мы терпеливо надеялись, что спад может быть преодолен силами самого бизнеса, и только в последние два месяца стало очевидно, что правительству более небезопасно воздерживаться от решительных шагов» {357} . Далее шло перечисление этих шагов: помощь безработным, увеличение банковского кредита, проекты ликвидации трущоб и развитие автомобильных дорог, увеличение ассигнований на работы по предотвращению наводнений и «строительство объектов федеральной собственности в разных частях страны» {358} , то есть все меры, призванные расширить рынок труда и сферу приложения капитала.
Это выступление он завершил несколько необычно. Сохраняя спокойный стиль изложения, не прибегая к ораторским приемам, президент всё же счел целесообразным обратиться к метафорам, звучавшим в задушевном разговоре довольно высокопарно: «Я верю, что мы наметили правильный курс. Отказаться сейчас от наших планов построить более сильную и стабильную Америку, в которой было бы больше взаимной терпимости, означало бы, выражаясь морским языком, упустить прилив и в результате, возможно, вообще не доплыть до порта назначения. Я предлагаю развернуть паруса и плыть вперед. Уверен, что вы связываете со мной свои надежды и я могу рассчитывать на вашу помощь. Чтобы достигнуть порта, нам нужно плыть, а не стоять на якоре, плыть, а не дрейфовать» {359} .
В связи с экономическим спадом 1937—1938 годов злобные нападки на Рузвельта вновь резко усилились. Когда ему рассказывали, что на вечеринках офицеры отказываются выпить за здоровье своего главнокомандующего, или приносили газетную вырезку, где утверждалось, что в Белом доме живет «Сталин, только гораздо хуже», он делал вид, что ему это безразлично. А на одной пресс-конференции Рузвельт со смехом раздал журналистам газетный материал с новыми сенсационными, «добытыми самым тайным образом» «неопровержимыми» данными о том, что его паралич — проявление венерической болезни.