Френдзона: Выход
Шрифт:
— До сих пор поверить не могу… — Полина покачала головой. — Ох, Ромка, Ромка… Что делать-то будем, Варь?
— А что мы тут можем сделать? — пожала плечами Варвара.
— Он же задурит девчонке голову! Вот задурит, точно тебе говорю!
— Так, я не поняла, — Варвара отставила чашку. — Ты за кого переживаешь — за сына или за Марфу? Ты на чьей вообще стороне?!
— Да какая тут сторона… — Полина встала, подошла к панорамному окну и зябко обхватила себя руками. — Я, Варь, на месте Марфы была. И знаю, что такое — потерять ребенка.
— Прости, —
— Это было до Славы. Но сути это не меняет. Я знаю, что сейчас чувствует Марфа. И как ей плохо.
Две женщины, одна темноволосая, другая рыжеволосая, молча и обнявшись, смотрели на панораму города за окном. И первая нарушила молчание теперь Варвара.
— Не знаю я, что мы можем сделать, Поль.
— Я просто боюсь, как бы Ромка еще чего не наворотил. В дополнение к тому, что он уже, — хмыкнула Полина, — уже успел натворить. За них я боюсь. За них обоих, Варь. И за Ромку, и за Марфу.
— И я боюсь, Поль, — вздохнула Варвара. — Тоже за них обоих боюсь. Но… ты не видела вчера Рому — там, в больнице. Он, когда Марфу на руки взял, у него такое лицо было… — Варя потерла лоб. — Знаешь, мне кажется, он был готов в горло вцепиться любому, кто попытается у него Марфу забрать. Даже Тихон отступил.
— Ну если уже Тиша отступил… То мы можем только ждать. И наблюдать. Что нам еще остается?
— И правда — что нам еще остается, — со вздохом повторила за подругой Варвара.
Она спала. Или притворялась, что спала. Рома аккуратно поставил к стене сумку с вещами, которую привез из квартиры Марфы. Еще раз взглянул на лежащую на постели под одеялом фигуру — и прикрыл дверь.
На кухне сделал себе по привычке крепкого черного кофе, как будто собирался работать. Да только какая тут работа…
Он сегодня потерял ребенка. Он даже понять, осмыслить, почувствовать что-то толком не успел — и тут же потерял. Этот ребенок просуществовал в его жизни всего пару часов, и то исключительно в виде слов, а потом исчез.
Так откуда же это опустошительное чувство потери?
Об отцовстве Рома не задумывался от слова «никогда». Какие дети в двадцать пять? В тридцать пять спросите — может, я к этому возрасту подумаю. Не раньше. А теперь вот ему на два часа дали почувствовать себя отцом. Гипотетически. Теоретически. В перспективе.
Твою мать!
Рома сделал щедрый глоток все еще обжигающего кофе, но ледяной пустоты внутри он не унял.
У них с Марфой мог быть ребенок. У Романа не было сомнений, что это был его ребенок. Он не знал, откуда эта уверенность, не хотел даже разбираться в ее корнях. И даже если эта уверенность не имеет под собой никаких оснований — это ничего не меняет. Это был их с Марфой ребенок. И точка.
Которого Марфа сегодня потеряла. Если Роме с его двухчасовым опытом отцовства так хреново — то каково сейчас Марфе? Рома потер ладонями лоб, щеки, снова отхлебнул кофе. По ее лицу было видно — каково ей.
Допив кофе почти до конца, Рома додумался до еще одной мысли. А ведь это он может быть виноват в том, что произошло с Марфой и ребенком. Если бы они не поссорились так сильно… Если бы он не вспылил — от одной только мысли… подозрения… предположения — что Марфа может быть беременна от другого! Если бы они не кричали так друг на друга… Если бы он не шарахнул кулаком по столу и не орал как умалишенный…
Неужели в этом дело?! Он виноват?! В этот раз — по-настоящему и он один?!
Марфа появилась на кухне, когда процесс внутреннего судебного разбирательства подходил к концу. Безо всякого результата, надо сказать. Вина не доказана, приговор не вынесен. Но тошно просто невыносимо.
Рома поднял голову на звук.
Марфа стояла в дверях. Чуть менее бледная. Но ни фига не более жизнерадостная.
— Кофе будешь?
Марфа отрицательно покачала головой. Рома поднялся с места.
— Садись. Ужинать будем.
У меня, Мрысечка, собственные нормы внутреннего судопроизводства. И презумпция, оказывается, виновности. Так что сейчас решаю только я. За двоих.
Это был странный ужин, состоявший из бутербродов с ветчиной, помидор, моцареллы, кофе и молчания. От свинцовой тяжести этого молчания Ромка включил телевизор. С ним стало как-то легче. И даже получилось говорить.
— Я там сумку привез с твоими вещами, видела? — Марфа безучастно кивнула, не отрывая взгляда от экрана с каким-то ток-шоу. — Я там положил… Ну, зарядник, там вещи некоторые… Ты мне скажи, что нужно — я привезу.
Марфа снова кивнула, все так же не отрываясь от экрана. Ну да, там же прямо животрепещущие вопросы обсуждают — кто, как, когда, кого и в какой позе.
Марфа проснулась от того, что хлопнула дверь. Она открыла глаза и уставилась в потолок. Долго его рассматривала, а потом вздохнула. И, хотя совершенно не хотелось, силком заставила себя встать. Точнее, сесть на кровати.
На Ромкиной кровати.
Она в его кровати. В его квартире. Когда, в какой момент Марфа превратилась в человека, за которого решают?!
Почему-то сейчас именно этот вопрос был самым важным. То, что произошло вчера, Марфа старалась лишний раз не вспоминать. Оформить это как циничное «Было — и не было». Правда, получалось не то, чтобы очень.
Мама вчера сказала, гладя ее по голове, чтобы Марфа не переживала. Точнее, чтобы не переживала уж слишком. И что выкидыш на таком раннем сроке проходит достаточно легко для женского организма. И раз это произошло на таком раннем сроке — значит, были патологии плода. И что так бывает. И что ничего страшного. И много чего еще, что говорит взрослая, умудренная жизнью женщина и мать своей дочери, попавшей в жизненную передрягу.