Фреон
Шрифт:
— Они погибли? — быстро спросил я.
— Ушли. Ушёл Доктор. Ушёл Лунь. Хип тоже.
Понятно… а на что ты надеялся, Фреон? Что выжили они? Ушли, значит… но Лунь рассказывал, что Доктор никуда не уходил, а при нём умер, как только завещания составил. С тех пор на Болотах всё никак не могут тропинку к его дому найти, кружит сталкеров по трясинам, а в тумане иногда можно услышать горестный вой в той стороне, где раньше Болотник обитал. До сих пор отпевают его мутанты.
— To есть как ушли? Куда? — Философ, видимо, не понял.
— Ушли совсем. Так, что никогда не вернутся. Их больше нет.
— Но я видел… Хип…
— Я чувствовала память. Видела у тебя в голове. Ты тоже можешь говорить разумом. Можешь видеть. Как Доктор умеешь. Другие не могут. Но ты умеешь плохо. Ты тупой. Ты чувствовал меня, но неправильно видел. Хочешь, учу.
Почернел лицом Философ. Видать, до последнего надеялся. И вижу я, что погано ему сейчас стало настолько, что даже и удивляться не может. Плечи опустил, губы сжал, всхлипнул. И до самого Выброса молчал парень, даже взгляда не поднимал.
На границе с Тёмной долиной имелся недострой ещё советских времён. Что собирались тут сделать, было неясно: успели возвести только «скелет» здания, да так и бросили строительство ещё до Первой катастрофы. Может, больница, может, школа это должна была быть или санаторий… скорее, последнее, так как, по слухам, места здесь до Зоны очень даже красивые были, сосновый бор имелся, озеро с песчаными бережками. От бора не осталось даже пней, всё выжгло «кометами» и даже землю коркой спекло, до сих пор трава не растёт. А от озера осталась широкая заболоченная впадина с большой лужей в центре, и вода там странного, почти сиреневого оттенка, круглый год парит не то от тепла, не то кислотным дымком. Гиблое место, абсолютно непроходимое. В болотине не сказать, чтоб много жидкой грязи, не завязнешь точно, однако народу здесь гробанулось немало. Года два валялось в луже что-то прозрачное, напоминавшее не то большой кристалл, не то растрескавшуюся трёхлитровую банку. По ночам, говорят, синеньким светилось. «Ботаники» давно на эту штуковину облизывались и премию сталкерам за неё назначили весьма неплохую. Вон возле лысой кочки что-то серое, плоское лежит, торчат из грязи рубчатые подошвы — сталкер Римыч за премией ходил. А рядом, метрах в пяти, холмик светлый, чуть в зелень отдаёт, если не приглядываться, то и не заметишь, — это Барону скупщики обещали куш за уникальный артефакт. Но, видно, плохой пример оказался заразителен: на противоположном склоне среди кисточек сухой травы и грязевых разводов лежат два черепа, уже беззубых, разваливающихся, а под лоскутьями гнилого камуфляжа почти не видно костей — позеленело всё под цвет сопревшего ила и выцветающего тряпья. И кто они были, что за ребята в Зоне сгинули, никто не знает. Среди «ботаников», видно, понимающий человек нашёлся — премию отменили, и особым роботом, специально для этого собранным, артефакт из гиблого болотца выцепили. Гопстоп ругался страшно… он специально для этого болота радиоуправляемую машинку замастырил, немало денег на неё грохнул, и на следующий день уже хотел идти артефакт вытаскивать.
Хорошо бы на время Выброса ветер от болота не в нашу сторону дул. Иначе в подвалах стройки вонь будет совершенно непередаваемая: смердела сиреневая лужа безобразно. Однако заворачивать к Хорю в его «Схрон» было уже поздно. Небо немного потемнело, нахмурилось, и первый, слабый пока ещё «тум-ммм» лениво прокатился где-то над тучами. Минут десять-пятнадцать до начала «рояль-капута», а ПМК молчат как партизаны. Вот что значит надеяться на «долганов» со «свободовцами»… с тех пор, как отрубили ПМК сталкеров от институтских серверов, началась просто беда. Вместо новостей и полезной информации приходилось читать «долговские» агитки и неуёмный трёп «обо всём на свете», в том числе кто какой косяк скурил и кто кому недавно морду набил. Сухие, но довольно ценные и точные прогнозы «ботаников» относительно Выбросов и метеорологии Зоны сменились натуральным бредом вроде: «Не, пацаны, сегодня точняк Выброс будет. Сабантуя вчерась не было, однако репа трещит как будто с похмела. Пиплы! На всякий пожарный далеко от схронов не гуляйте». Правда, и откровенно тревожные новости временами проскакивали. Недавно прочитал в ПМК, что пропали отряды военных, отправленных на «Росток». Просто исчезла радиосвязь, а вертолёт, отправленный на разведку, рухнул в трёх километрах от Периметра, точнее сказать, осыпался: попала машина в мощную воздушную аномалию и разлетелась в клочья. Что до «Ростка», как и предсказывал Седой, дошли через несколько дней два десятка человек из четырёхсот солдат и сразу сдались «долговцам». Что «Долг» прекратил продавать продукты и боеприпасы сталкерам, а своим бойцам назначил жёсткие нормы выдачи — даже легендарные «долговские закрома» в последнее время начали стремительно пустеть. Хорь рассказал, что лидер «Свободы», на которую он теперь фактически работал, приказал не продавать патроны и консервы. Узнал я, что группу сталкеров, пытавшихся обменять артефакты на тушёнку возле одного из блокпостов, военные попросту ограбили, после чего расстреляли в упор, и бродяги теперь перестали доверять даже хорошо знакомым офицерам. После того случая двое сталкеров ночью перебили из «Винторезов» половину личного состава одной крупной опорной точки недалеко от Агропрома. Военные в ответ начали долбить из пулемётов по всему, что движется из Зоны, по слухам, даже накрыли по ошибке своих же ребят, оставшихся в живых после неудачного похода к «Ростку». Взаимная ненависть пришла на смену когда-то нейтральным, почти деловым отношениям между сталкерами и военными. НИИАЗ тоже страдал нешуточно: выходы учёных в Зону после гибели сразу нескольких экспедиций прекратились полностью. Институт не получал ни информации, ни материалов. Научная работа практически стала, а после известия об увольнении академика Яковлева и ликвидации его научной базы на «Ростке» большинство учёных отказались продолжать работу. На голову новой администрации НИИ посыпались нешуточные «траблы», как сказал бы Фельдшер. Европейские институты, фактически полностью профинансировавшие все исследования НИИАЗ, включая закупки оборудования и возведение Периметра, обошедшегося им в многие и многие миллиарды долларов, выразили жёсткий протест, причём не администрации Института, а напрямую президентам обеих стран — исследования Зоны и поток артефактов из неё были уже слишком важны не для отдельных государств даже, а для мирового сообщества. Естественно, и генералы российско-украинского военного контингента, и новые начальники Института были жестоко, образцово-показательно выпороты, и часть из них была не то, что уволена, а надолго села, причём посадили и того самого майора, с которым общался Седой. Глотнув настоящей Зоны, большинство «военсталов», тех самых, что прошли двухмесячную подготовку на специальном полигоне, уволились через неделю-полторы, не соблазнившись даже повышенным окладом и премиальными. Среди срочников начались массовые дезертирства. Погано было и официальным властям, и «неучтённым лицам». В Зоне начался полный беспредел — сталкеры уже не справлялись с мародёрами и бандитами. Наша встреча с бандой Кантаря у Агропрома, как оказалось, была лишь одной из десятков подобных — сеть ломилась от сообщений о грабежах и перестрелках. В «Шанхае» возле «Ростка» начался настоящий голод. Многие из «перегоревших» сталкеров и сомнительных личностей, которые могли раньше заработать на свою банку тушёнки и поллитру сбором разного мелкого хлама на Свалке, теперь начали устраивать засады или сбиваться в банды. Система взаимоотношений, построенная с таким трудом, давшаяся большой кровью как сталкерам, так и военным, учёным, была развалена полностью. Для нас наступали не просто тёмные, а чёрные времена.
Возможно, поэтому я и согласился на уговоры Хоря. Убедил меня торгаш. Выход за Периметр нужен сталкерам как воздух. Но только… не одному ему я путь выдам. С Фельдшером бы договориться, чтоб не одной только «Свободе» дорожка эта была известна. Хороший он мужик, действительно хороший, поймёт, что путь нужен для всех, что надо забыть вражду и взаимные обиды. А уж я Седому растолкую, что почём, что война войной, но на дороге подземной, если такая найдётся, чтобы ни одного выстрела не было, ни одного косого взгляда. Тем более слышал я, что на какой-то железнодорожной станции «долги» с «анархистами» под одной крышей сидят и не дерутся. Значит, опыт мирного сосуществования есть, вот пусть и закрепляют. А на «дядь правильных», под которых Хорь стелется, я чихать хотел. Перетопчутся. Торговца нашего я, конечно, подставлю не хило, но тут уж ничего не поделаешь.
Второй удар Выброса грохнул громко, сердито, и в тучах медленно разгорелось красное зарево.
— Идите в Тёмную долину. Там у больших домов я буду вас ждать. Здесь мне нельзя. Много людей. Выход там.
И Пенка, ничего больше не объясняя, отправилась в сторону Тёмной долины, легко перешла болотистый участок и скрылась в густом ивняке.
Выброс снова дал о себе знать неприятным, давящим ощущением в висках, и перед очередным тяжёлым ударом странного грома начала ощутимо кружиться голова. Нам ничего не оставалось, как быстро добежать до подвала несостоявшегося санатория. Который оказался уже занят.
Пахнуло свежим сигаретным дымком, тёплым запахом костра. Ещё не доходя до захламлённой, засыпанной битым кирпичом лестницы, я заметил лёгкий, едва заметный отсвет огня на плитах. Не вовремя… если бы не Выброс, развернулся бы я на сто восемьдесят от этой стройки, ушёл как можно дальше и отряд свой увёл — с людьми в Зоне встречаться плохо, порой даже хуже, чем с мутантами. Но деваться было некуда: небо залило болезненным румянцем, тучи местами угольно почернели, и от горизонта пробежала меж тёмных облаков серия тусклых вспышек. Однако…
— Подождите тут пока.
— Друг, какой, на фиг, ждать? Через несколько минут накроет. — Фельдшер посмотрел на небо, зябко повёл плечами.
— В подвале люди. Ждите, сказал.
«Свободовец» удивлённо, даже уважительно глянул на меня, второй раз, кстати, хоть и объяснил я ему подробно тогда ещё, у двенадцатой лаборатории, что самые незначительные, казалось бы… хороший боец. Хороший, наверняка даже замечательный врач. Но по Зоне вне группы не ходил точно и скорее всего большую часть времени просидел на Армейских складах, штопая пораненных «фрименов». Внимательность ему определённо нужно развивать.
Ох уж эти люди… в бинокль увидишь какую группу, то не высовывайся, жди, пока не свалят. В посёлок брошенный, если знаешь, что там уже кто-то шурует, не заходи. Человек в Зоне — та же тварь, только куда более хитрая и практически непредсказуемая. Польза от встречи всегда сомнительна, ну, разве что потрепаться или обменять патроны на тушёнку, и то только в том случае, когда хорошо знаком с человеком. Все остальные встречи в самом лучшем случае бесполезны. В худшем — случится перестрелка, особенно по нынешним временам.
— Эй, народ! Пустите в подвал непогоду переждать? — спросил я на расстоянии, приготовившись уже залечь: у некоторых особо впечатлительных бродяг не заржавеет и очередью полоснуть просто так, на всякий случай. Тварей, имитирующих речь, по Зоне бродит немало.
— Баловать не будешь? — голос отдался коротким эхом. — Кто таков?
— Фреон, вольный, со мной группа.
— Не знаем такого. Ты первый иди.
— В случае чего прикройте, — негромко попросил я и быстрым шагом направился к подвалу. Ремень «феньки» небрежно, мирно придержан, однако если сильным рывком потянуть его вверх, а левой рукой перехватить буквально выпрыгивающее из-под правого локтя оружие, то остаётся только нажать спусковой крючок, от бедра посылая веер пуль. Навык давно наработан, а бельгийский автомат подходил для этого «номера» как нельзя лучше: плавные, «зализанные» обводы корпуса не цеплялись за рюкзак и одежду, не было и выступающих, угловатых деталей и рукояток. И если откроют по мне огонь из укрытия, в подвал полетит РГД — всегда, даже в самые незначительные ходки брал я с собой две-три наступательные гранаты. Пусть немного лишней тяжести, пусть и далеко не всегда они действительно нужны, но, например, в таком вот бетонном подвале взрыв если не посечёт осколками, то жестоко оглушит. Да и многие твари панически боялись вспышки и сильного грохота, а контролёр так и вовсе от близкого разрыва гранаты помирал сразу и всерьёз: взрывную волну и множество осколков в разные части тела тварь переносила намного хуже, чем те же пулевые ранения, от которых вполне могла и оклематься.