Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
Шрифт:
— Ну, так давай, — говорим. — Интересно, как ты это сделаешь?
Тут он окончательно проснулся. Спрашивает:
— Неужели Лёва Королевич пообещал вам свет наладить?
— Да, — говорим. — Да ещё в два счета.
— Честно?
— Честно.
Лёва вздохнул, зевнул, призадумался немножко и стал надевать валенки. При этом он ворчал:
— Я вас отлично понимаю, штрейкбрехеры. Мороз-то за двадцать перевалил. Вода и масло давно спущены из ваших машин, а Левина еще не успела остыть. На это вы рассчитываете, провокаторы?
Откровенно говоря, никому из нас не пришла
— Сейчас я объявляю главный номер нашего концерта. Товарищ Королевич, прошу вас подняться на сцену. Похлопаем ему, друзья!
И тут — вот конфуз! — выяснилось, что Лёва крепко спит в пятом ряду. Он так и проспал весь концерт, хотя и сидел рядом с Катей Куликовой, и на этой почве они опять поссорились. Но все же не так серьезно, как из-за контрольной по химии.
Мы-то все были уверены, что Лёва завалит эту контрольную. А как же иначе? Но, с другой стороны, мы также знали, что Лёва всегда выполняет свои обещания, и мы не могли приложить ума, как же он собирается написать контрольную лучше Кати Куликовой — первой ученицы по химии. Тем более, что времени на подготовку оставался всего один день.
И вот, в полном соответствии с отрывным календарем, этот день наступил. Вечером к нам на семинар приехал гость из района, инструктор райкома партии. Директор совхоза Егор Фомич тоже пожаловал, надо же щегольнуть перед начальством, как молодежь осваивает химию. Словом, обстановка сложилась довольно торжественная — накрытый кумачом стол, графин с водой, колокольчик. И в этой торжественной обстановке Григорий Викторович — в черном костюме и при новом галстуке — написал мелом на доске несколько тем для контрольной работы.
Наш преподаватель не волновался: в общем-то большинство из нас предмет освоило. А вот Катя Куликова волновалась. Уж ей-то, первой ученице, кажется, чего бояться? Но она определенно волновалась — все время вертела колпачок своей ручки и часто оглядывалась на Леву.
А Лёва ни на кого не глядел. Он глядел в свою тетрадку, и лицо у него было каменным.
Мы писали на листках, вырванных из тетрадок; старательно писали, неторопливо. И каждый, когда кончал работу, относил ее и клал на покрытый красной скатертью стол. Инструктор райкома, товарищ Максимов, веселый светлоглазый мужчина, собирал эти листки, с интересом читал их, улыбался, поглаживая подбородок, одобрительно кивал седоватой головой. Левин листок он почему-то прочел два раза и вдруг нахмурился, забарабанил пальцами по столу, искоса взглянул на нашего агронома.
Агроном этого не заметил; он толковал о чем-то вполголоса с Егором
— Ну, кажется, все закончили? — спросил агроном и поправил свой галстук. — Что вы скажете о наших успехах, товарищ Максимов?
— Скажу, — сказал инструктор. — Успехи налицо. Хорошее вы дело подняли, товарищи. Важное дело. Знания вы получили настоящие, они нужны вам, государству нужны. Приятно смотреть на вас, грамотную, умную молодежь. Приятно было читать ваши контрольные работы. Но среди них есть одна…
Тут инструктор опять нахмурился и взял в руки Левин листок. Мы сидели не шевелясь, — ну, сейчас выдаст!
— …считаю нужным прочесть ее вслух, при всем честном народе.
И товарищ Максимов отчетливым голосом начал читать:
— «Химия — не просто наука сама по себе. Ее нельзя отрывать от жизни. А что мы имеем на сегодня в нашем совхозе? Вот что имеем. У нас допускаются ошибки в смысле хранения минеральных удобрений. Их сваливают в одну кучу. Таким обрааом, они перемешиваются и теряют свои полезные свойства. В некоторых бригадах, как, например, у Мишки Сахарова, они валяются под снегом, мокнут под дождем. Когда их вносят в почву, это делается по-пижонски, то есть, я хочу сказать, без научных расчетов. Вот и всё.
К сему Л. Королевич»,
Инструктор опустил листок. Лицо у нашего директора сделалось краснее скатерти, а агроном как поправлял свой галстук, так и застыл с рукой$7
— Да, — сказал Максимов, — полезную вы написали работу, товарищ Королевич. Спасибо. Пусть она послужит контрольной в первую очередь для вас, товарищи агроном и директор, и, конечно, для нас — ваших руководителей. Прошляпили мы, ничего не скажешь.
Так закончился этот памятный вечер. Лёва Королевич, как всегда, сдержал свое слово. И, между прочим, Катя на этот раз с ним не поссорилась. Они вместе ушли из клуба, под руку. Правда, за ними увязался еще и Костя Бондарчук…
Найти мечту!
— Эх вы, художники! — сказал Лёва Королевич — Номера на бортах моего грузовика вы еще можете написать, а настоящую живописную картину, — чтобы да, так нет. Это что, извиняюсь, осенняя степь или яичница с луком?
Лузгин сердито ткнул кисточкой в палитру, потом в лист ватмана, на котором было что-то мутно-желто-зеленое, и буркнул;
— Дуракам полработы не показывают, Топай отсюда.
А тихая Вера не обиделась. Даже не повернула головы; она тоже что-то рисовала за соседним столом.
— Ты, наверное, никогда не женишься, Лёва, — сказала она.
— Ребята, он все не может забыть ту рыжую художницу, — сказала красивая Катя Куликова. — Он и за мной-то одно время ухаживал только потому, что у меня такие же волосы.
— Увы, только волосы, — сказал Лёва. — И этим исчерпывается сходство. А между прочим, дело совсем не в цвете волос, тем более, что все вы теперь рыжие: если природа не угодила, то парикмахер…
— Хватит трепаться! — вдруг рассердилась Катя. — В самом деле, собрался в рейс, ну и проваливай.