Фронтовое братство
Шрифт:
Мы выпили чая с ромом и снова полезли на гору. Вечно юную, прекрасную, где все ново и на вершине которой поджидает забвение. Мы были опытными альпинистами, знакомыми со всеми вершинами и кратерами, однако же нащупывали свой путь е изумлением. Были исследователями с поистине восточным жаром. Потом устали и погрузились в блаженный легкий сон.
— Расскажи что-нибудь о том, что происходит там, — неожиданно попросила Гизела.
Я попытался уклониться, но она не отставала. Требовала.
— Правда, людей убивают только потому, что они другой национальности? Я имею в виду евреев.
— Правда, уверяю тебя. И убийство — это еще не все. Можешь купить на удобрение мешок еврейского или цыганского пепла.
Я откусил кусок от яблока.
— Кто знает? Может, я сейчас ем еврейского ребенка. Пеплом удобряют и плодовые деревья.
— Не верю.
— Нет? А это еще не все. Ты не представляешь…
— Почему люди так ненавидят евреев? — спросила она.
— Не знаю. Лично у меня нет ненависти ни к евреям, ни к другим народам, но я часто встречал людей, у которых она есть. И вовсе не нацистов. Совсем наоборот.
— Они, должно быть, помешанные.
— Конечно. Мы все помешанные. Совершенно сумасшедшие. А нормальные сидят в концлагерях и тюрьмах. Мир перевернулся вверх тормашками, и только сумасшедшие имеют право жить. Я повидал много сцен, забыть которые не смогу. Например, нашу встречу с евреем, когда мы искали партизан.
— Расскажи, — попросила Гизела и дремотно потянулась.
— Это долгая история. Уверена, что хочешь ее слушать?
— Почему бы нет? Расскажи.
— Мы искали партизан в чешских горах. Занятие приятное, у нас была возможность заботиться о себе и бродить небольшими отрядами почти без всякого контроля. Время от времени мы стреляли в воздух, чтобы создавать впечатление деятельности. Как и ожидалось, этот громадный расход патронов приводил к тому, что нашим донесениям о больших сражениях с партизанами верили. Только партизан мы не видели и не слышали. Они избегали встреч с нами, а мы — с ними.
Нам всегда удавалось найти, что поесть и выпить, а если ничего не было, Малыш с Портой отправлялись охотиться на серн — в котелке и в цилиндре, вооружась автоматами.
— Порта носил цилиндр? — удивленно спросила Гизела.
— Да. В Румынии он выиграл в карты шелковый цилиндр. И постоянно носил его, а Малыш — котелок, который стянул в доме престарелых.
— Выглядели они, должно быть, комично, — засмеялась она.
— Не то слово, но было облегчением иметь возможность превратить проклятую гитлеровскую войну в забаву. Гитлер был бы не особенно рад узнать, какого невероятного количества боеприпасов стоили эти охотничьи экспедиции вооруженным силам Германии. Они редко возвращались с серной или с оленем. Большей частью со свиньей или с теленком, в них легче попасть, потому что они на привязи.
Как-то вечером вскоре после заката мы наткнулись на покинутый коттедж в горах и решили расположиться там на ночь.
— Кто «мы»? — перебила Гизела.
— Ты их не знаешь. Группа бесшабашных профессиональных убийц, солдат одного из тех полков, которые вечно рискуют жизнью.
Обитатели коттеджа, видимо, успели хорошо поесть перед тем, как были вынуждены его покинуть. На столе оставались деликатесы. Словно в роскошном отеле — там, где нет войны. Свинина, жареный гусь…
Еда понравилась бы нам гораздо больше, если б мы не почувствовали странного сладковатого запаха, как только вошли. Пока ели, запах, казалось, все усиливался. Порта пошел наверх узнать, не идет ли он оттуда. Вскоре он позвал нас. Вышел на лестничную площадку и встал, потирая рукавом цилиндр.
— Там какой-то умерший в постели тип, — сказал он. — Вот откуда запах.
Хайде усмехнулся.
— Подумать только, умер, лежа в постели. Это оскорбление войне и гитлеровским призывам к героизму.
Гизела постепенно засыпала. Меня тоже клонило в сон. Мы задремали, но я не мог отогнать мыслей о той ночи в коттедже.
Мы, все двенадцать, поднялись взглянуть на того человека. Это был старик, лежавший в белой рубашке.
— Обделался в постели, — сказал Порта, снявший толстое крестьянское одеяло. — Вот же старая свинья. Отличная постель, в которой мы собирались спать.
— Фу, какая вонь, — сморщил нос Штеге.
— Стало быть, наш студент не выносит этого запаха? — спросил Порта. И ткнул труп штыком.
— Смотри, не продырявь его, а то пойдет трупный газ, — предостерег Старик. — Тогда будет невозможно здесь оставаться. — Оглядел комнату, подергал себя за нос, как всегда, когда возникала проблема, и сказал: — Надо бы его похоронить.
Малыш с Портой взяли простыню за оба конца и вынесли труп. Но вырыть могилу оказалось невозможно; земля была слишком твердой. Поэтому его погребли в навозной куче. Это оказалось значительно легче.
Покончив с похоронами, мы продолжали есть, пить и играть в «двадцать одно».
— По этому чертову дому кто-то ходит, — проворчал Хайде, оглядывая комнату, в которой мы сидели.
Коптившая керосиновая лампа тускло освещала нас.
— Кончай эту чушь, — раздраженно прошипел Порта. — Играй или отправляйся в навозную кучу к тому старику, тебе там самое место.
— Это как понять, рыжая образина? — возмутился Хайде и отодвинулся назад вместе со стулом.
Рослый, плечистый Малыш поднялся, сдвинул котелок на затылок и утер нос пальцами. Потом схватил массивный дубовый стол с тарелками, мясом, бутылками, банками, оружием и всем прочим и отставил, чтобы освободить путь к бледному, разъяренному Хайде, стоявшему по другую его сторону.
— Чего суешься? — выкрикнул Хайде. — Тут дело между Юлиусом Хайде и Йозефом Портой. Тебя оно не касается, тупая горилла.
Малыш хмыкнул, размахнулся, и Хайде с громким стуком шлепнулся на пол.
Стол вернули на место, игра возобновилась. Но сосредоточиться на ней было трудно. Мы напрягали слух. Хайде лишь высказал то, что беспокоило всех. Наши первобытные инстинкты пробудились. Все почему-то были настороже. В этом коттедже было что-то неладное.
Мы играли примерно с полчаса, потом Старик неожиданно бросил карты и громко закричал в потолок:
— Если там кто-то есть, выходи!
Тишина. Угрюмая тишина. Ни звука. И все-таки там что-то было. Теперь мы все это знали. И это было что-то живое.
Пришедший в себя Хайде снова попросил карту. Он сидел, хмурясь и потрагивая свой автомат.
— Что за черт? — прошептал он.
— Кто-то прячется, — пробормотал Штеге и прижался спиной к стене, держа автомат у бедра. Губы его нервозно подергивались.
— Может, мы попали в партизанское гнездо, '— негромко произнес Старик. — Тогда спокойной ночи, мальчики!