Фронтовые повести
Шрифт:
Володя сказал, что за это дело он может взяться сам — его частенько посылают в Белинковичи по работе.
Договорились, что партизанский связной для работы с Тигром придет через два дня в березовую рощу за городским кладбищем. Он же должен обучить Володю кое-каким элементам шифровального дела.
Партизанский сон чуток, как сон птицы. Партизаны могут не сомкнуть глаз по нескольку суток, но могут вздремнуть даже на ходу и вновь обрести нужные человеку силы. При малейшем шорохе партизан просыпается и, еще не успев открыть глаза, хватается за оружие…
Тамара спала в сарае, спала как дома, на матраце с подушкой, под
— Что вы так рано поднялись, не спится? — спросила Тамара.
— Разве сейчас до сна, милая? Часок вздремнул — и хватит. На работу уже пора собираться. А пока надо двор подмести да за ворота глянуть, как там да кто там, — пояснил дед Яков.
— Мне, пожалуй, пора уходить, — сказала Тамара.
— Не торопись, дочка. Чуть попозже в тот же хутор соседка поедет за картошкой. Я договорился, чтобы она и тебя с собой взяла. Вдвоем-то вам веселее будет. А пока идем в хату, позавтракаем чем бог послал…
Через полчаса у ворот деда Якова остановилась телега, в которую был запряжен серый невзрачный мерин. Ярко-рыжая веснушчатая дивчина резво спрыгнула на землю и вошла во двор. Увидев Тамару, она затараторила как сорока:
— Ну, поехали, лошадь запряжена, я готова! По дороге будем тары-бары разводить, а то одной скучно, да еще какой-нибудь черт привяжется.
Пока Тамара собиралась, она без умолку говорила о пустяках, беспрестанно улыбаясь и похохатывая.
«Легкомысленная, — обеспокоено подумала Тамара, — не завезла бы к фрицам…» Она тайком поманила деда Якова в избу и высказала ему свои опасения.
— Ничего, ничего, не паникуй, — успокоил ее старик. — У нее характер такой — то без конца зубы скалит, а то ревет как белуга. Фашистов ненавидит, это я точно знаю. А то, что она хохотать будет, — пускай, меньше подозрений…
Тамара низко, по-старушечьи, повязала платок, уселась на телегу рядом с рыжей дивчиной, и серый мерин не спеша повез их по тихой утренней улице.
Жамал продвигалась по лесу осторожно, обходя кусты и стараясь не производить шума. Вдвоем с Тамарой было куда спокойнее, вдвоем и помирать веселее, а сейчас ей ничего не оставалось, как рассчитывать только на свои силы и надеяться только на себя. Днем ей полагалось прятаться в кустах, и она пряталась до полудня, но дальше не вытерпела и пошла — сидеть ей было невмоготу, хотелось побыстрее добраться до цели. Завидя людей, собиравших грибы, она обходила их стороной. У этих голодных жителей окрестных деревень и хуторов была только одна цель — собрать побольше грибов, они не обращали внимания на лесные шорохи. У Жамал была иная цель, и потому она замечала присутствие людей, еще не видя их, обходила стороной и потому оставалась незамеченной. Так, двигаясь в постоянном напряжении, она быстро уставала, по дожидаться ночи у Жамал не хватало терпения. Она шла и шла, полагаясь на свою чуткость, на свои глаза и уши. По ее расчетам, где-то поблизости должен быть небольшой хутор в пять-шесть домов. Но вот уже село солнце, наступили сумерки, а признаков жилья не ощущалось. Не слышался лай собак, не доносились людские голоса. На ясном
Пройдя густой березняк, она увидела вдали между деревьями слабое пламя костра. Издали она наблюдала за этим костром до рези в глазах, заметила человеческие тени, но посчитать их было трудно. Приблизившись, насколько это было возможно, Жамал спряталась в кустах и подняла бинокль. Она определила, что у костра только двое — мужчина и женщина, скорее всего жители того самого хутора, который Жамал искала. Если бы они были партизанами, то вряд ли стали бы так безбоязненно жечь костер. Жамал подошла ближе и теперь явственно различила, что у костра возились двое — мужчина, вернее старик, и женщина.
Жамал взяла автомат в правую руку и решительно подошла к костру. Первой ее заметила женщина и со словами: «Господи, кто это?»— попятилась от костра.
— Чего вы испугались? — проговорила Жамал. — Вас двое, а я одна.
Над костром булькала большая кастрюля, и от нее тянулись какие-то трубки к деревянной бадье.
Лохматый старик с густой окладистой бородой, стараясь загородить собой костер с кастрюлей, поднялся и неприязненно оглядел Жамал.
— А кто тебя знает, одна ты или не одна, — проворчал он. — Вышла одна, а за тобой, может, сотня прячется… — Он повернулся к костру, ногой отшвырнул горящую головешку, и пламя сразу осело.
— Да вы не бойтесь, не бойтесь, — мирно проговорила Жамал и неторопливо присела в трех шагах от старика, поставив автомат перед собой, дулом вверх, — я хутор вот ищу и не могу найти, заблудилась.
Женщина, испугалась первой, но, кажется, первой и успокоилась от миролюбивого голоса Жамал. Старик все еще не знал, что предпринять, и стоял в той же позе, загораживая костер.
— Мы тут картошку печем, — пояснила женщина, — вы, наверное, проголодались?
Жамал уже поняла, что они гнали самогон, но пока ничего не сказала о своей догадке. Женщина присела к костру, короткой палочкой выкатила из-под огня две большие картофелины и подала Жамал.
Жамал поднялась, приняла в ладони картофелину величиной с кулак и, перекатывая ее с руки на руку, стала счищать плотную горелую корку.
Помолчали. То, что неожиданная гостья, обвешанная с головы до ног оружием, не отказалась от угощения, кажется, расположило к ней самогонщиков. Оттопырив губы, Жамал дула на горячую картофелину, всем своим видом стараясь показать, что она пришла с миром, но в то же время сама оставалась настороже — мало ли что взбредет на ум этому угрюмому старику…
— Далеко ли путь держите? — поинтересовалась женщина, чтобы завязать разговор.
— Отсюда не видать, — ответила Жамал, но, чтобы женщина не обиделась, улыбнулась ей — дескать, такое наше дело, не всем полагается знать.
— А чего к нам-то пришла? — не выдержал молчания старик. — С добром или с худом?
— Вижу, что вы не фашисты, вот и подошла, — ответила Жамал. — Или вам фашисты ближе?
— Ближе некуда, — ответил старик и отвернулся.
— Вы не серчайте на него, — вмешалась женщина, — у него нрав такой…
— Фашисты одинаковые враги и для меня и для вас, как и для всех советских людей, — продолжала Жамал. — А подошла я к вам не для того, чтобы прогнать вас или ограбить. Я подумала, что если вы здешние люди, то не откажетесь мне помочь.