Фугас
Шрифт:
Надо обыскать труп. У него должны быть документы. Мои пальцы возятся в кровавом месиве. Водительские права, паспорт залиты липкой кровью…
Все как в тумане, секунды кажутся вечностью. У меня возникает ощущение, что это происходит не со мной. И липкое противное ощущение крови на лице, мне кажется, что меня ею просто умыли. Прихожу в себя от боли в руках. Я тру ладони куском кирпича, я содрал кожу, стараясь стереть кровь.
Опускаюсь на корточки, Першинг сует мне в рот зажженную сигарету. Догорая, она обжигает мне пальцы, и я автоматически прикуриваю от нее новую. Совершенно не помню, как появился Прибный.
— Кто стрелял?
Я молчу.
Степаныч оглядывается по сторонам, заглядывает в машину и горестно машет рукой.
— Клок, быстро тащи бензин, и уходим. Нас здесь не было.
— Степаныч, у него же оружие было, винтовка.
— Оружие тоже в огонь.
Кто-то из ребят пробует возразить:
— А может быть, доставить его в комендатуру? Это же боевик. Да и Олег на его совести.
Прибный взрывается:
— Может быть, кто-нибудь из вас хочет стать новым Ульманом? Или Будановым?.. Выполнять приказ! Все на броню. Уходим.
Клок уже бежит с канистрой. Долго возится перед машиной. Наконец вспыхивает пламя.
УХО
Первым на Клока обратил внимание Саня Спесивцев. Он все косился и косился на него, а потом, когда Клок вышел из кубрика, подошел к Прибному.
— Командир, тебе не кажется, что Клок под постоянным кайфом?
Степаныч чистит автомат. Смазывает его маслом, любовно полирует мягкой ветошью.
— Ну и что? У нас половина роты, если не на службе, к вечеру под кайфом. Вино вместо воды пьем. Сам же знаешь.
— От него перегаром никогда не пахнет. Он вообще не пьет!
Прибный вздыхает и нажимает спусковой крючок. Оружие щелкает. Степаныч продолжает нажимать спусковой крючок снова и снова:
— Щелк!.. Щелк!.. Щелк…
— Что у него? Колеса или наркотики?
— Не знаю. Но на торчков я в зоне насмотрелся. У него глаза обмороженные, как у рыбы.
— Ну да, ну да…
Входит Клок. Прибный подходит к нему вплотную, долго-долго смотрит в глаза.
— Раздевайся!
— Зачем?
— Затем. Медосмотр буду проводить.
Степаныч внимательно осматривает вены.
— Одевайся. Выворачивай тумбочку! Теперь сумку!
На дне сумки теплый свитер, дополнительное белье, завернутый в узел носовой платок. Степаныч развязывает узел.
Первой мыслью было, что Клок зачем-то прячет грязную курагу. Домыслить я не успел, почувствовал, как тошнота поднимается к горлу. Пережив два рвотных позыва, но так и не срыгнув, я выдохнул:
— Бля-я-я!..
Кажется, что это сказали все…
Невозмутимым остался только Прибный. Он потрогал сморщенное человеческое ухо пальцем. Понюхал. Мне показалось, что сейчас он его лизнет…
— Ты что, Клок?.. Некрофил?..
Это был единственный здравый вопрос.
Клок молчит.
— Это чье? Убиенного Лехой чеченца?
Лицо Клокова начинает медленно наливаться кровью.
— Ты понимаешь, что ни один человек в здравом уме такое не будет собирать и тем более хранить! Или ты психопат? Идиот? А если какие-то чечены прознают? Вот визгу будет. Уши! Уши! Наших братьев! И они правы будут, и по их понятиям, да и по нашим тоже! Кому это понравится? А может, у тебя крыша поехала?
Собирай монатки и сегодня же во взвод. С ротным я договорюсь.
За Клокова вступается Спесивцев.
— Степаныч, погоди. Может, оставим? Без снайпера хреново будет… Остальные и в корову не попадут.
— Нет! Я сказал. Уши режут те, у кого крыша поехала. Мне в разведке психи не нужны. Ты можешь пытать или резать врага на ленты для того, чтобы получить от него информацию. Это работа.
Но если ты начинаешь это делать для удовольствия — это болезнь. Если для того, чтобы потом покрасоваться перед девками своей крутостью — долбоебство. И тех и других я презираю. Клок, п-шел вон!
Вечером, когда Прибный уходит на доклад к ротному, Гизатулин не выдерживает:
— Парни, а вы знаете, что мне предлагала эта сука?
Мы, заинтересованные, поворачиваем к нему головы.
— Переговорить со Степанычем, чтобы прикрыл от начальства в случае чего, и во время следующей зачистки разжиться у чехов барахлишком. Дескать, не мешало бы в кубрик телевизор поставить, да и видик был бы не лишним.
Шашорин бросает:
— А зря ты со Степанычем не поговорил. Он бы вас обоих сразу и зачистил.
СЛЕДОВАТЕЛЬ
Через несколько дней приехал следователь из военной прокуратуры. Ребята были на выезде, я приболел, валялся на кровати.
Следователь в камуфляжной куртке, но звезд на погонах нет. Наверное, для конспирации. Хотя сразу с порога объявил, что он капитан. Я налил ему чаю.
Капитан размешивает ложечкой сахар.
— Обыкновенная история, — говорит он мне. — В двух километрах отсюда, между блокпостом и селом, обнаружена сгоревшая машина. Мы уже провели опознание. Это житель Гудермеса, мирный житель Зелимхан Мурдалов! У него большая родня, дядья, двоюродные братья, кое-кто из них служит в милиции, а также в правительстве республики.
Есть версия, что убийство совершили военнослужащие нашей комендатуры.
Свидетели видели, как рано утром из села выезжала бронемашина с затертым бортовым номером. Через блокпост она не проезжала.
Этому делу дан ход, приказано разыскать его убийц и осудить.
Я вполне резонно ответил, что ничего не знаю. А Мурдалова могли и боевики жизни лишить, учитывая, что у него родственники на службе в милиции.
Следователь покивал головой, согласился. Он вообще неплохим мужиком оказался, понятливым. Хорошо мы с ним поговорили. Но капитан сказал, что пообщается еще и с остальным народом в роте, а потом, может быть, вызовет меня к себе.