Фугас
Шрифт:
Женька испуганно вскочил, над ним зеленой пятнистой глыбой нависал командир отделения:
— Ты что, щегол, заснул? Полчаса уже тебя ищем, думали, что чехи утащили.
— Да я только на минутку глаза закрыл! Подъем ведь уже был, никаких чехов.
Сержант в ответ замахнулся кулаком, хотел ударить, но передумал:
— Ладно, салага, прощаю. Иди на завтрак, в наказание поедешь за дровами.
— Товарищ сержант, я же не спал, — промямлил солдат.
— После победы отоспишься, а сейчас война. Ты наказан за сон на посту. Можешь настучать на меня ротному. Но учти, что он не такой добрый, как я, мигом отправит тебя в зиндан.
Сержант добавил еще несколько слов по поводу майора Муратова и его ямы, которую он приготовил для пленных боевиков и недисциплинированных подчиненных.
Найденов не пошел на завтрак. Скинув сапоги, он прямо в бушлате завалился на топчан. Ему показалось, что он только сомкнул глаза, как опять раздался хриплый голос Зыкова:
— Где опять этот салабон?
Все еще находясь в полудреме, Женька нашарил в темноте шапку, ухватил за ствол автомат и пулей выскочил во двор. Несколько солдат по приказу ротного ссыпали с бортового «Урала» щебень в разлившуюся лужу. Старшина роты прапорщик Морозов, едва остыв от утреннего разноса генерала, воровато оглянулся по сторонам и, спрятавшись за дверцу кабины, торопливо опрокинул в себя полстакана водки. Едва он успел сунуть в рот сигарету, как появился со своей свитой Кузнецов. Прапорщик поперхнулся, вращая белками глаз, заорал:
— Сержант Зыков, мать твою за ногу. Где люди с инструментом?
В это время показался сержант и четверо солдат. Зыков хмуро буркнул:
— Здесь я, чего орешь?
В кузов тентованного «Урала» кинули топоры и пилы, забрались сами. Зыков приказал пристегнуть магазины, зарядить оружие. Сержант сел с краю борта, выставил наружу ствол автомата. Прапорщик сел в кабину с водителем. Женька только сейчас заметил отсутствие магазина, похолодев, пошарил в карманах бушлата, еще не веря в случившееся, стал ощупывать пол, надеясь на то, что магазин выпал из кармана и лежит где-то рядом. Решил схитрить, если сказать сержанту, что потерял магазин с патронами, он вернет машину и тогда точно не избежать ямы. Найденов пристегнул запасной пустой рожок и прижался спиной к борту машины.
Зыков курил, подняв воротник бушлата и выпуская в морозный воздух сигаретный дым. На душе было нехорошо, до дембеля оставалось еще три месяца, два месяца в Чечне прошли более или менее спокойно, но было ощущение чего-то тревожного. Если бы у сержанта было больше боевого опыта, он бы понял, что это — предчувствие беды. Судьба предупреждает, что человека ждет катастрофа. Корова и лошадь тоже плачут, предчувствуя скорую смерть от ножа.
Зыков этого не знал, поэтому подумал, что виноваты расшалившиеся нервы. Потом его мысли переключились на другое: что было бы неплохо вдуть учительнице-чеченке, которая сегодня утром приходила к военному коменданту просить, чтобы он выделил ей каких-нибудь строительных материалов для ремонта школы, а еще надо поскорее сплавить ящик гранат, которые он приготовил для Умара. Старый чеченец где-то нашел зарыбленный пруд и глушил там рыбу. Как он говорил, «особенности чеченской национальной рыбалки».
На войне все приторговывают, без этого нельзя. Только вот генерал Кузнецов вывозит из Чечни цистерны с бензином, а старшина роты продает солдатские консервы и крупы. Соответственно и живут — генерал пьет коньяк и закусывает икрой, а прапорщик жрет водку и занюхивает ее соленым огурцом.
Хлопая бортами, тягач выбрался из села. Мощно ревя мотором, покатил в сторону леса. После того, как там скинули несколько бомб, в лесу было много поваленных сухих деревьев. Акация и карагач хорошо горели, поэтому последний месяц ездили для заготовки дров именно туда. На дороге показался старый, потрепанный «жигуленок». Он неторопливо двигался навстречу. Прапорщик приложил ко лбу ладонь, закрывая глаза от солнца и пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине. Поравнявшись с военными, «жигуленок» приветственно бибикнул и, набирая скорость, рванул в сторону села.
— Кто это? — тревожно спросил прапорщик.
— Да хрен его знает, машина вроде бы участкового местного, — бросил водитель, не отрывая глаз от дороги. Из кузова застучали по крыше кабины. Зыков выпрыгнул из кузова и подошел к дверце:
— Слышь, старшина, в «Жигулях» три «чеха» с автоматами, может, догоним?
Прапорщик почесал голову:
— Да это же менты местные, еще нарвемся на международный скандал, опоздаем. Генерал опять стругать будет, поехали.
Сержант пожал плечами, молча забрался в кузов. Прапорщику Морозову оставалось полгода до окончания контракта и пенсии, осложнений ему не хотелось.
В лесу было хорошо. Цвенькала какая-то птаха. Из-под подтаявшего снега выглядывали сохранившиеся с осени зеленые листочки. Солдаты, скинув бушлаты, взялись за топоры и пилы. Даже старшина, раздухарившись на свежем пьянящем воздухе, схватил топор и, по-крестьянски хекая, умело рубил сучья. Увидев скукоженного, невыспавшегося Найденова, сержант поставил его в охранение. Женька клацнул предохранителем, моля бога, чтобы сержант ничего не заподозрил. Вроде обошлось.
Разгоряченный Зыков сбросил нательную рубашку и на пару со старшиной пилил кривой ствол акации. На его спине бугрились тугие мышцы, было видно, что крестьянский физический труд доставляет ему удовольствие.
Женька сидел в отдалении, краем глаза наблюдая за дорогой и покусывая пожухлую травинку. Слабый ветерок трепал чудом уцелевшие листья деревьев. Подошел распаренный, улыбающийся Зыков, вытирая вспотевшее лицо носовым платком и надевая бушлат, сказал:
— Уважаю мужскую работу, чувствуешь себя мужиком, а не размазней. Настоящий мужчина должен или ломать, или строить, отбирать или защищать. Давай к машине, помогай грузить, а то заснешь на боевом посту.
Сержант, поставив автомат к дереву, повернулся к лесу. Уже подходя к машине, Женька услышал его окрик:
— Эй! А ну стоять!..
Обернувшись назад, он увидел, как сержант яростно нажимает на спусковой крючок автомата, раз за разом передергивая затвор. Лесную тишину разорвали автоматные очереди. Как в замедленной съемке, Женька видел, как пули вырывают клочки ваты из бушлата на спине Зыкова. Вздрогнув, он бросился к машине и, запнувшись о торчащий из земли корень, упал на землю, успев заметить, как огненные струи сбивают с ног солдат, рвут их тела, заставляя корчиться от смертельной боли.
Когда он открыл глаза, первая мысль была, что он находится в могиле. Кругом была темнота, скрюченные ноги затекли. Руки были связаны за спиной, воняло бензином, и к горлу подступала тошнота. Женька хотел закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Рот был заклеен липкой лентой. Он прикрыл глаза и начал молиться. Женька никогда не был в церкви, молиться не умел, но видел в раннем детстве, как бабушка Галя повязывала платок и ставила свечку перед иконкой Божьей Матери.
В пропахшем нафталином комоде у нее постоянно хранился запас желтых, с мизинец толщиной, свечечек. Бабушка отрешалась от всего происходящего, медленно и вдумчиво накладывала сложенные в щепоть пальцы на лоб, живот, плечи, шептала: