Фугас
Шрифт:
— Кто из военнослужащих был с тобой в составе группы?
— Прапорщик Морозов, сержант Зыков и четверо рядовых. Они не из нашего взвода. Я две недели как прибыл в часть из учебки и мало кого в роте знал по фамилиям.
— Когда это произошло?
— В начале декабря прошлого года, точный день не помню.
— Что делал у чеченцев? Почему не бежал?
— Жил в семье Усмановых, работал по дому, помогал по хозяйству. Бежать было некуда, горы кругом. Все равно бы с собаками поймали. Тогда бы точно головы лишился. Выждал момент, бежал. Вот теперь у вас в яме сижу.
— Какова судьба остальной группы?
— Не знаю, я же говорю, без сознания был. Кроме меня, больше никого не привезли. Может быть, кто-то раненый в лесу и остался. Чехи об этом ничего не говорили. Но оружие они все собрали и с собой забрали.
— Кто совершил нападение?
— Братья Усмановы — Шамиль, Идрис, Аслан, Ризван. Старшего, Мусу, убили раньше. Я жил у их отца Ахмеда Усманова, он называет себя Ахмед-Хаджи.
— Где сейчас находятся Усмановы?
— Старик в селе живет безвылазно, с невесткой и внуком. Младшего, Идриса, убили месяца два назад, Шамиля на прошлой неделе. Живы еще Аслан и Ризван, но они сейчас в лесу, у отца почти не появляются. Зимой, как зеленки не станет и в горах похолодает, тогда они на отдых спустятся.
— Ты лично принимал участие в операциях против российских войск?
— Нет, никогда. Я же вроде как батрак был, за харчи работал. Шамиль, правда, хотел в свой отряд забрать, но думаю, что он больше для смеха предлагал. Шутник был большой, пока не убили. Да и я желания не изъявлял.
— Почему у тебя на руках оружейная смазка?
— Это не оружейное масло, а автомобильное. Я Ахмеду технику ремонтировал, ну, там генератор дизельный, трактор, движок у машины. Вот руки и были вечно в солидоле да в автоле.
— Кроме Усмановых, кто еще против нас воюет? С кем из боевиков знаком, имена, фамилии, позывные?
— Мы как-то с Шамилем в Яраш-Марды заезжали. Там у хозяина, его Умар зовут, забирали лекарства и продовольствие для боевиков.
— Адрес Умара?
— Не помню, да и ночью это было. Если в селе окажусь, то, наверное, найду. У него вокруг дома забор интересный, из белого силикатного кирпича.
— Кто засаду на майора Селюкова организовал, знаешь?
— Да откуда мне знать, я же в яме сидел, когда Селюков погиб.
Сазонов встал из-за стола, прошелся по кабинету. Несмотря на ночь и непролазную грязь на улице, капитан был чисто выбрит, выглядел бодрым и отдохнувшим. Он курил, стоя у окна, и о чем-то сосредоточенно думал, складывая в уме одному ему известную мозаику.
— В каких ты отношениях со старым Ахметом? — спросил внезапно Сазонов.
— Какие у нас могут быть отношения? Он хозяин, а я вещь, которую он может подарить, продать или выбросить за ненадобностью. Я русский солдат, взятый в плен, а у него русские троих сыновей убили. Хотя какое-то расположение с его стороны, наверное, есть, я ему внука спас как-то.
— При каких обстоятельствах это произошло?
— Это когда мы с Шамилем за лекарством к Умару ездили, пацан тогда с нами был. На каком-то блоке нас обстреляли, мальчишку ранило, и я дотащил его до дома.
— Что было дальше?
— Воспользовался переполохом и сбежал из села. Несколько дней плутал по горам, потом спустился на равнину и попал уже в вашу яму.
Капитан усмехнулся.
— Так ты, получается, жалеешь, что от чехов ушел. Может быть, тебе у них лучше было? Между прочим, ты солдат, давал присягу на верность Родине. А сам, вместо того чтобы сражаться с оружием в руках, служил врагу. В боевых условиях сам знаешь, чем это чревато. Я тебя просто бойцам своим отдам и скажу, что ты наемник, снайпер. Они тебя за минуту на ремешки порежут. — Сазонов говорил негромко, пристально смотря Найденову в лицо.
Женька подавленно молчал, возразить было нечего. Капитан лишь озвучил мысли, которые каждый день крутились в Женькиной голове.
— Ладно, солдат, иди. Подумай над своим поведением и над тем, как ты можешь облегчить свою судьбу. А я пока над твоим рассказом подумаю, проверю все, и если не соврал, постараюсь помочь. Русский офицер свое слово держит. Давай иди. Конвой! — крикнул он негромко.
Ожидавший за дверью караульный шагнул в дверь.
— Задержанного накормить, содержать на общих основаниях.
Женьку опять отвели в яму. Он так и не сомкнул глаз до самого утра. Было очень холодно. Мокрая одежда не грела, и Женька сворачивался, как эмбрион, стараясь хоть немного согреться и заснуть. Утром в яму на веревке опустили котелок с пшенной кашей, завернутый в газету кусок хлеба. Холодная каша не лезла в горло, но Женька запихивал ее в рот, убеждая себя, что надо есть, что надо выжить.
Мысль ускользала, он никак не мог сосредоточиться и додумать до конца, зачем надо жить. Казалось, что все уже кончено, из этой ямы не выбраться никогда. Прошлая жизнь виделась чем-то ирреальным, похожим на сон. Страха уже не было, появилось равнодушие к своей жизни и к судьбам других. Женька спрашивал себя, почему же он так боялся умереть, ведь это совсем не страшно?
К вечеру следующего дня на дно ямы опять упала веревка. Его повели уже знакомой дорогой. Но на этот раз кабинет был пуст, Сазонова не было. Следом за конвоиром вошли двое солдат в пятнистых маскхалатах. Ни слова не говоря, один из них ударил Женьку в лицо. Каким-то звериным осязанием он почувствовал, что будет удар, и поднырнул под кулак. Его руки мертвой хваткой вцепились в воротник чужого маскхалата. Он нанес удар коленом в пах и, падая на обмякшее тело, вцепился пальцами в чужое горло. Солдат захрипел.