Фугас
Шрифт:
Второй солдат ударил Женьку прикладом в затылок. И когда тот отвалился в сторону, пытаясь спрятать голову и закрыть ее от ударов, его начали бить ногами, не давая подняться. Удары кирзовыми сапогами приходились в лицо и живот. Уже теряя сознание, он услышал стук двери и знакомый голос:
— Отставить мордобой! Иванцов, Карамышев, я вам что приказал? Доставить задержанного ко мне. А вы что сделали? Или под трибунал захотели? Я вам это быстро устрою. Марш в караулку, и к утру чтобы объяснительные лежали у меня на столе.
— Товарищ капитан, он сам на Иванцова бросился, хотел автомат вырвать, чуть не задушил. Здоровый душок, еле угомонили. Мы ведь его слегка только расслабили, даже не сломали ничего.
— Я кому сказал, шагом марш? Еще одно слово — и сами в яму сядете.
Женька услышал скрип закрываемой двери, стук каблуков в коридоре. Превозмогая боль, присел на корточки, прислонившись спиной к стене.
— Ну, что, Найденов, как ты себя чувствуешь? Говорить можешь? Тогда слушай и запоминай.
Капитан прошел к столу, взял в руки какую-то бумажку:
— Я проверил все, что ты мне рассказал. В большей части твоя информация подтверждается, но тебе это ровным счетом ничего не дает. Да, ты военнослужащий Российской армии. Да, попал в плен. Эти факты установлены и не вызывают никаких сомнений.
Другой вопрос, при каких обстоятельствах ты попал в плен? Почему все твои сослуживцы убиты, а ты жив? Что ты делал у чеченцев несколько месяцев? Почему оказался в одной машине с полевым командиром Шамилем Усмановым и, самое главное, почему, когда вас обстреляли на блокпосту, ты не убил Усманова или не поднял руки и не заорал: «Ребята, я свой»? Ведь ты же находился в плену у боевиков и согласно логике должен был, как манны небесной, ждать освобождения. Вместо этого ты опять оказался у ваххабитов, а потом неизвестно для чего в расположении Объединенной группировки российских войск. Я тебе скажу так, вопросов у особого отдела и военной прокуратуры будет много. У нас люди даже с меньшим количеством прегрешений навсегда остаются в яме. Скажу больше, для тебя было бы даже лучше, если бы ты был чеченским боевиком, а не российским солдатом. Те хоть периодически под амнистии попадают, или родственники их выкупают. А за тебя деньги никто платить не будет, потому что для всех ты предатель и амнистия на изменников не распространяется. Ты все понимаешь, что я говорю?
Женька молча кивнул головой.
— Тогда ты также должен понимать, что дела твои плохи. Выживешь сейчас, потом сам запросишь смерти. В России с клеймом предателя жить совсем не сладко.
Капитан замолчал, наблюдая за Женькиной реакцией. Найденов проглотил липкую слюну, прохрипел сдавленным голосом:
— А какой у меня выход?
— Вот видишь, я в тебе не ошибся, ты не дурак. Это радует. Война штука подлая и жестокая. Она ломает человеческие судьбы и превращает их в мясной фарш. Я хочу тебе помочь, потому что верю — ты не враг. Но и ты должен помочь мне.
Женька молча слушал.
— Один из братьев Усмановых, Ризван, — доверенное лицо Хаттаба. В 1996 году он прошел подготовку в специальном тренировочном лагере под Кабулом. Занятия по тактике с ним проводил некий Беслаудин Рзаев, офицер пакистанской разведки, работающий под прикрытием гуманитарных организаций.
Ризван Усманов является связующим звеном между Хаттабом и террористическими организациями в Пакистане, осуществляющими финансирование чеченских боевиков. В настоящее время Усманов находится в Грузии, но со дня на день мы ожидаем его появления в Чечне. Именно к его прибытию была подготовлена операция по уничтожению разведгруппы майора Селюкова. Бандитам необходимо было представить доказательства своих успехов в борьбе с неверными. Именно от результатов инспекции Ризвана Усманова зависит, какая сумма будет направлена боевикам.
Мы сделаем так, чтобы ты снова оказался у Усмановых. Рано или поздно Ризван заявится к отцу. Ты дашь нам сигнал, и на этом твоя задача будет считаться выполненной. Согласен?
Женька ответил вопросом:
— А у меня что, есть выбор?
Сазонов задумался.
— Я думаю, что нет. Поэтому ты сейчас оформишь документы и дашь подписку. Твой оперативный псевдоним будет, ну-у-у, к примеру… Свояк или Свой.
Женька невесело усмехнулся:
— Тогда уж лучше — Чужой. И еще объясните, как вы собираетесь уничтожать Ризвана Усманова, мне ведь надо вам сначала сообщить, а для этого оттуда еще как-то выбраться надо?
— Через 20–25 минут после активации маячка на место подачи сигнала будет сброшен воздушный десант. Командир группы десантирования будет предупрежден о тебе. Ты уйдешь вместе с десантниками. Уголовное дело в отношении тебя будет прекращено по амнистии. Дослуживать ты уже не будешь, пару-тройку недель полежишь в госпитале, пройдешь обследование и на гражданку, к родителям.
Несколько дней тебе еще придется посидеть в яме. Мы должны подготовить легенду по твоему возвращению к Усмановым. И поверь, что сегодняшний инцидент — это всего лишь часть плана по уничтожению бандитов и твоей реабилитации. Через несколько дней ты все поймешь сам. Подписывай здесь и здесь.
Женька, не глядя, расписался на разложенных перед ним листах.
Капитан нажал кнопку под столом. Вошел караульный, и Женька, привычно сложив руки за спину, шагнул за порог.
«Меня не застрелят. Я им нужен…»
Он испытывал странное, необъяснимое состояние, сплошное нагромождение мыслей. Они роились у него в голове, отталкивая друг друга. Чувствовал он себя как-то беззаботно, пусто, не утвердившимся в разуме существом.
На следующий день ближе к вечеру в яму опустили молодого чеченца. Звали его Умар. По словам Умара, его задержали во время зачистки села. В бандах он не был, оружия в руках никогда не держал и надеялся, что в скором времени родственники соберут деньги и выкупят его. Умар хорохорился и делал вид, что ему совершенно не страшно.
На следующую ночь пьяные контрактники вытащили их из ямы и долго били ногами. Умару сломали руку, а Женька долго уворачивался от ударов, привычно пряча лицо в колени, закрывая пах и живот. Контрактники бросили Умара и переключились на Женьку.
Только под утро их бросили в яму. Умар стонал, прижимая к груди сломанную руку. Женька был без сознания.
Прежнее, далекое, недавно пережитое состояние беспросветности вернулось к нему серым облаком. Облако касалось просыпающегося сознания, оживляя его сдержанной болью. Но оно никак не могло устояться, боль балансировала на грани уходящего и приходящего сознания, и там не было привычных мыслей о плене, о яме, о том, что будет завтра. Он не думал о прошлой жизни, ее не было, это был сон, мираж, виртуальная реальность. Он старался дистанцироваться от своего тела, от боли, рвущей его на части, и представить, увидеть себя через месяц, десять, двадцать лет. Когда-то читал, кажется у Джека Лондона, что это возможно. Тайники сознания могут показывать не прошлое, а будущее. И казалось, что вот-вот он увидит себя повзрослевшим и свободным или, наоборот, пустоту, темный и пустой туннель…
Но тот, кто отмерял ему земное, вдруг изменил замысел, позволив лишь потоптаться на пороге будущего, и снова вернул в реальность.
Тогда-то и появилась боль, исчезли тишина и невесомость, пропала легкость в светящемся сознании.
Вернувшаяся жизнь началась с нового познания себя, и он поначалу испытал отвращение к будущим страданиям, даже вроде бы хотел попроситься назад. Но двери закрылись, боль проявилась неожиданно, стянув к себе все вялые мысли.
Женька ощутил вкус собственной крови на засохших губах, а слух уловил чей-то едва узнаваемый шепот.