Фугас
Шрифт:
В тесной и прокуренной камере человек продолжал молиться:
— Алла акбар… алла… ал-л-л-я. Амин рабила Алла-мийн… хвала тебе, Всемогущий… Пошли любовь на эту землю.
ШКОЛА НЕНАВИСТИ
Первый раз Сергей Макаров попал в плен, отслужив в армии шесть месяцев. Ночью пошел в туалет, в темноте его ударили по голове и забросили в «КамАЗ». В фургоне связали руки, заклеили скотчем рот и за двойной перегородкой перевезли в Чечню. Рядом с ним сидел бородатый чех, который постоянно что-то жевал. Перед блокпостами чеченец упирался стволом автомата в промежность Сергея и трогал указательным пальцем спусковой крючок. Машину никогда не «шмонали», водитель выходил из кабины, что-то говорил дежурившим омоновцам, и они ехали дальше. К утру уже были в каком-то чеченском селе. Сергея держали в подвале дома. Он был перегорожен решетками, как в настоящей тюрьме. Вместе с ним сидели двое контрактников и ингуш учитель, который приехал в Чечню искать своего брата. Учителя скоро отпустили. Один из контрактников слышал, что родственники как-то договорились с похитителями, то ли заплатили выкуп, то ли на кого-то обменяли.
Кормили один раз в день: в алюминиевых солдатских котелках приносили суп, кашу, макароны, часто даже с мясом. Работать не заставляли, иногда говорили, чтобы принес воды, убрал у скота. Он попробовал однажды наколоть дров, взял ржавый топор, за что тут же получил прикладом по голове. Присматривающий за ним его ровесник Магомет, передернув затвор, сказал, что в следующий раз застрелит. Макаров по глазам видел, что тот не шутит.
Сам Сергей не знал, сможет ли он застрелить человека. Его почти не били. Иногда, когда старый Иса куда-нибудь уходил, во дворе дома появлялись пацаны пятнадцати-семнадцати лет. Они выводили из подвала Сергея или кого-нибудь из контрактников и отрабатывали удары. Очень досаждал соседский Шамиль, обязательно норовил ударить сапогом в пах или лицо. Изображал из себя крутого парня. Возвратившись домой, Иса по-чеченски ругался на Магомета. Сергей догадывался, что старик сердится за то, что пацаны портят принадлежащую ему вещь. Один из контрактников, родившийся в Грозном, потом сказал, что Макарова хотят обменять на старшего сына старика — Беслана, который сидел в Чернокозовском изоляторе.
Контрактников били каждый день, их ненавидели особенно люто. Однажды вечером, когда обкурившиеся анаши чехи — не пацаны, а боевики из отряда Хултыгова поработали особенно ударно, сломали рыжему Толику из Волгограда нос и два ребра, контрактники решили бежать. Олег из Грозного, который в последнем бою убил троих чехов, сказал, что их менять не будут. Чеченцы за них просят очень много, а платить некому. Менять их на боевиков никто не будет, у Родины есть гораздо более важные вопросы. Толик бежать не мог, Серегу Олег брать с собой не стал.
— Понимаешь, браток, — говорил он, — шансов у меня один из тысячи. В лесу долго не высидишь, зима, замерзну. К тому же леса они знают как собственные пять пальцев. Спрятаться мне негде, русские боятся, а чехи не захотят. Наши в прошлую войну такого наворотили, что даже и говорить об этом не стоит. Оставаться здесь не хочу — не сегодня, так завтра или забьют до смерти, или зарежут, как барана. Чехи это делают очень хорошо.
А тебя скоро обменяют, я слышал, Иса говорил женщинам, что командир за тебя хлопочет, иначе ему самому трибунал корячится.
Ночью Олег достал спрятанный длинный гвоздь, открыл дверь и ушел. Хватились его только утром. Чеченцы были так озабочены поисками, что Сергея с Толиком даже не били, правда, забыли и покормить. Иса очень ругался на Магомета, даже пару раз ударил его своей палкой, потом похромал к Хултыгову. Тот отправил десять человек на лошадях искать беглеца в лесу, а сам с боевиками пошел по селу. Олега нашли под вечер. Гвоздем он убил какого-то старика и засел в подвале дома с его двустволкой. Чехи кинули гранату РГД: Олега не убило, только контузило. Потом за ноги его притащили к Исе, и Магомет ножовкой отпилил ему голову.
После того побега пленных посадили в погреб, на работу не выводили, целыми днями они лежали на вонючей соломе, давили мокриц, думали каждый о своем. Наконец Макарова вывели во двор, завязали глаза и куда-то повезли. Дорога была ухабистой. Сергей бился головой о борта, догадывался, что везут на обмен.
На блокпосту стоял «уазик» комбата, два бэтээра, напротив них несколько джипов с боевиками. Прямо на крыше одной из машин был установлен крупнокалиберный пулемет. Комбат о чем-то коротко переговорил с бородатым моджахедом, как видно, старшим. Тот махнул рукой. Макарова вывели из машины, подвели к комбату.
— Ну что, солдат, живой, все органы на месте? — Кивнул капитану со змеями на петлицах: — Ну-ка, док, посмотри пацана.
Доктор быстро и сноровисто осмотрел его рот, уши, пальцы, спросил грубовато-насмешливым голосом:
— Яйца на месте, солдат, отрезать не успели? Значит, повезло, такое тоже бывает.
Пулеметы на бэтээрах настороженно и пугливо косили на них своими длинными носами.
В часть Макарова отправили не сразу, пару недель он провел в Моздокском госпитале. Несколько раз к нему приезжал особист, расспрашивал, при каких обстоятельствах попал в плен, у кого держали, как часто били, кто из пленных находился вместе с ним. Особист угощал сигаретами, был участлив. Когда Сергей рассказал о том, как погиб контрактник Олег, он долго молча смотрел в окно, потом сказал:
— Всякая война — подлая штука, гражданская война омерзительна вдвойне, потому что воевать приходится со своими согражданами.
Уходя, офицер сказал:
— Для тебя, солдат, война, наверное, закончилась. Завтра должна приехать твоя мама. Если больше не увидимся, желаю тебе успеха, — пожал руку и ушел, большой и сильный мужчина, от которого даже на войне пахло одеколоном.
Раненых и больных солдат в госпитале переодевали в застиранные кальсоны и старое обмундирование, которое носили еще в Советской армии. В уродливом тряпье, с цыпками на руках и болячками по всему телу Макаров чувствовал себя не солдатом могучей военной державы, а отбросом…
На следующий день приехала мать. Сергей набросил на плечи шинель, провел ее в палатку, где на двухъярусных кроватях лежали больные. Мать прижимала к своей груди его голову, плакала, рассказывала, потом снова плакала:
— Дома все хорошо, отец наконец-то нашел работу. — Она единственный раз за всю встречу улыбнулась. — Отец стал такой заботливый. Когда я собирала тебе гостинцы, он сам бегал по магазинам, по рынкам…
Отец у Сергея был неродным, и отношения до армии у них были натянутыми.
— Я как узнала, что тебя украли, хотела все бросить и ехать на поиски. Сына учительницы Нины Ивановны тоже раненым в плен захватили, так она полгода его в Чечне искала, до самого главного чеченского командира дошла — Дудаева или Басаева, даже не знаю. Простые люди ей искать помогали, те же чеченцы ее кормили и ночевать пускали. — Она вздохнула. — Господи, и когда же кончится эта война?
К вечеру мать уехала. Она работала медсестрой в больнице, и утром ей надо было быть на работе. Перед отъездом она робко спросила, тая в голосе надежду.