Функции памяти
Шрифт:
Как некому оказалось нормально подготовить к изменению меня, всё проконтролировать и обеспечить быстрое и безболезненное изменение. В том моём сне причудливо переплелись выверты подсознания — и части вполне реальной операции. Именно медицинской процедуры, безо всяких ритуалов и песнопений, которые звучали в моей голове сами собой, ответом на происходящие изменения.
Да, как пояснил искин, на коже делались надрезы, которые помогали правильному течению изменения — не знаю, чем именно, в такие подробности я вдаваться не стала, но это
Но жертва процедуры, виденная во сне, конечно, не умерла. И никто её не насиловал — так странно моё подсознание истолковало «прямое внедрение донорского биоматериала»: вдали храм не имел технической возможности объясниться со мной напрямую.
На Земле, когда мой разум достаточно окреп после потрясения, начала сказываться неоконченная операция, что выливалось в сны и стремление вернуться и всё исправить. А здесь… На Индре, вне собственных стен, храм мог пользоваться только готовой системой связи, а человеческий разум не приспособлен к сознательному восприятию проходящих через неё информационных потоков. Почему мы и не нашли до сих пор эти каналы. Он честно пытался снабдить меня полезной информацией, но всё это оседало в подсознании и — снова выливалось в сны.
В общем, никто ни в чём не виноват, никто не хотел плохого. Просто цепочка случайностей.
Слишком много слишком роковых случайностей, существование которых совершенно отрицали древние харры. И я не знала, во что труднее поверить: в совпадение или его отсутствие.
— Так не хочется идти в лагерь, — тихо призналась через некоторое время.
— Тебя не пугают эти стены?
— Не пугают. Но дело не в этом. Мне совсем не хочется сейчас разговаривать с твоими коллегами, и даже не столько разговаривать, сколько… всё-таки у вас очень чуткий слух, а я не хочу тщательно следить за каждым словом. Ладно тайны древних цивилизаций, но о личном при них точно не поговоришь!
— Нам всё равно нужно поесть и узнать, какое решение приняли старшие, — возразил рыжий. — Но если хочешь, можем потом вернуться.
— Хочу, — решила твёрдо.
Но вместо продолжения разговора или спешного возвращения потянулась к мужчине за поцелуем. Да, неподходящее место и время, но здесь нас хотя бы никто не увидит и не влезет со своими глупыми замечаниями и вопросами.
Сначала я искала в этом прикосновении успокоения и тепла. Но Нир ответил слишком жарко, жадно, и всё моё существо охотно откликнулось.
Больше того, я вдруг остро ощутила, насколько мне сейчас нужно именно это: его поцелуи и прикосновения, его страсть и пронзительная нежность. Отчаянно хотелось быть ближе, касаться гладкой горячей кожи, чувствовать ладонями мощь мужского тела, ласкать, отзываться на каждый вздох, ощущая себя живой, не одинокой, желанной — несмотря ни на что.
Вскоре я уже сидела верхом на бёдрах харра, с наслаждением прижимаясь обнажённой грудью к его груди и запуская пальцы в лохматую мягкую гриву. Когда и куда подевалась часть нашей одежды, меня в этот момент уже не волновало.
Последний проблеск сознания случился, когда харр справился с застёжкой моих штанов и отодвинул меня, чтобы заставить подняться и раздеть окончательно.
— Ой, Нир, а у меня же прививка, скорее всего, уже не работает, — пробормотала я виновато, не сопротивляясь, однако, его рукам. А когда снова села, сама взялась за тяжёлую пряжку мужского ремня.
— Что не работает? — голос рыжего прозвучал рассеянно, а мурлычущая хрипотца в нём отозвалась во всём теле сладкой дрожью.
Какой же у него чувственный голос, особенно вот в такие моменты… И руки. И губы. И весь он сам…
— Противозачаточная прививка, — пробормотала тихо и приподнялась, позволяя мужчине раздеться. Правда, уже слабо сознавала, что именно говорю. Зачем разговоры в такой момент?.. — Нет, я в целом не имею ничего против детей, и вообще, но… не прямо сейчас же! То есть я хочу сказать…
Харр прервал сбивчивую речь коротким поцелуем, от которого перехватило дыхание, и проговорил с тихим смешком:
— Не волнуйся, арриши, к такому я тоже пока не готов. Есть одно надёжное средство, я его пью.
— Хорошо, — с облегчением отозвалась я. — Погоди, но зачем? Или у тебя кто-то был?.. — последнее вырвалось само собой. За проскользнувшую в голосе ревность тут же стало стыдно.
Но Нидар только рассмеялся в ответ. Поцеловал — долго, вдумчиво, глубоко и чувственно, неторопливо лаская при этом.
— У меня есть ты, моя ревнивица. Зачем мне кто-то ещё?
Действительно, зачем? Кто? Какая разница! К плюку под хвост разговоры и глупые вопросы, к плюку нелепые страхи и неуверенность!
Это всё не может быть случайным — такое притяжение и то, как точно мы ощущаем друг друга. Мои ладони скользят по его груди — и его тело отзывается слабой дрожью, а объятия становятся теснее. Его руки оглаживают мою талию и крепко обхватывают бёдра — я задыхаюсь от наслаждения, от близости, шепчу его имя.
Удовольствие острое, сладкое, пронзительное — в каждом движении, в солоноватом вкусе его кожи, в лихорадочных поцелуях и срывающемся дыхании. Наш жаркий шёпот сливается в общий выдох, и слов не разобрать. Да и какой в них смысл, если тело говорит гораздо больше?..
ГЛАВА 11. Папа
Я расслабленно лежала на груди мужчины, нежась в его объятьях. Мысли были вялыми и восхитительно простыми. Сейчас, например, они крутились вокруг этой субстанции, которая похожа на камень, но, к счастью, совсем не камень. И очень хорошо, что на ощупь она сейчас тёплая и даже мягкая, иначе был бы повод тревожиться за Нира, который на всём этом сидел. Он же ведь только кажется совершенно непробиваемым и очень суровым, а на деле — очень чуткий и ласковый.