Функция: вы
Шрифт:
– Какая разница? – донеслось из коридора.
– Если да, я могу понять, почему ты кинула меня вчера. Он мне вообще-то нравится. Тем, что ты ему всегда проигрываешь, я имею в виду.
Эдлена Скрижальских не ответила. По крайней мере, словами. Но шаги ее в коридоре стали размереннее, тише. Затем они прекратились. Открылась входная дверь.
– До февраля, Влад, – услышал я наконец. – Да поможет тебе желание жить.
И дверь с грохотом захлопнули с той стороны.
Переодеться – хорошо, а что дальше? Я не знал лиц, не разбирался в именах и едва понимал, как устроены наблюдательные
– Ждать, – сказала Ариадна.
«И вести себя непринужденно», – еще бы добавила.
В интернете я нашел афишу благотворительных торгов и понял, что видел ее в галерее. Импрессионистская, иссиня-черная – как, видимо, многое в жизни Охры-Дей – она сообщала, что вырученные средства пойдут на жилищные кооперативы для пациентов психиатрических клиник, которым некуда возвращаться после выписки. Еще я видел, что стало с самой галереей. Разлом в витрине, трещины на стенах, черные следы шин, затянутые плотным прозрачным нейлоном. Комментарии к фотографиям констатировали ущерб, несовместимый с культурной жизнью города. Эдлена Скрижальских была права: смерть Обержинов крепко держалась в трендах.
«Ладно полиция, но неужели супербогатая транс-корпорация не может найти двоих детей?»
«Да померли они тоже, вы чё. И замалчивается это, чтоб акции мамашки кому-нить впарить. Завтра их внезапно найдут, а после продажи, никем не увиденные, они скончаются, подавившись косточкой омара».
«Омара? Ха-ха».
«Проблемы белых людей из двенадцатикомнатных пентхаусов».
Снова пошел дождь. Я понял это, когда об экран разбилась большая прозрачная капля. Она вымарала из строчки последнее слово.
– Михаэль, – позвала Ариадна.
– А? – Я щелкнул блокировкой и попытался приткнуть априкот в карман куртки.
Куртки не было. Мы оставили ее в номере, вместе с плащом Ариадны и старыми вещами, взамен которых, протащив меня по трем этажам эс-эйтовской торговой галереи, Влад подобрал нам одежду для переговоров. В трауре, признаться, он разбирался. В конце, правда, стал настаивать на платье для Ариадны. За это я попросил чистую одежду для Шарлотты и хоть какую-то обувь. Влад со скрипом согласился. За платье заплатил я. Ту часть вещей, за которую полагалось платить Владу, он украл.
– Ты в порядке?
Ариадна выглядела необъяснимо другой в одежде по размеру. Но я смотрел на небоскреб. Череда конференц-залов Эс-Эйта располагалась в той же башне, что и отель, с отдельного входа перед большой смотровой площадкой, за которой мрачнее дождящего неба начинался океан.
– Да. Все хорошо.
– Я найду ее. Постарайся ни во что не ввязаться.
– Вы когда-нибудь встречались?
– Лично – нет.
Я сразу понял, что это значило: Стефан встречался.
– Фиц с Элизой… – помолчав, напомнил я. – Они сказали, госпожа-старший-председатель хочет забрать Минотавра. Что нам с этим делать?
– Ничего. Она выдвинула невыполнимое условие, чтобы начать торги, потому что не может забрать его в открытую. Мы выполнили свою часть уговора. За неимением преимуществ она выполнит свою. Она сама это предложила.
Я бездумно кивнул, а близнецы все равно напомнили:
Он нужен лично ей.
Внутри нас встретила галерея конференц-залов. Все было белым и немного мраморным, а еще много охраняемым. На ресепшене я предъявил приглашение на экране смартфона, и, хотя мне не показалось, что оно было обязательным – на входе в нужный зал стояли люди самой разной, нетраурной наружности – лично нам чуть ли не провели экскурсию по местным достопримечательностям и предложили выбрать обед.
Конференц-зал представлял собой две белые смежные комнаты, в одной из которых полагалось пить кофе у высоких круглых столов, а в другой – сидеть на стульях перед трибуной с выступающими. Но конференция шла уже сорок минут, и с псевдовежливой частью успели расправиться. Часть приглашенных стояла вплотную к трибуне. Подвесные микрофоны над их головами напоминали штандарты. Вторая половина гостей, в траурном монохроме, спокойно рассредоточилась по периметру вдоль стен.
На трибуне стояли трое. Тех, что по краям, я смутно узнавал. Справа держался глава всех обержиновских юристов, слева – психиатр Охры-Дей. Это они находились в двенадцатикомнатном пентхаусе в ночь, когда она покончила с собой. Их лица то и дело мелькали в интернете – вместо фотографий самой Охры-Дей. Ее нигде не было. По крайней мере, крупным планом, в приличном качестве и без широких солнцезащитных очков, которые вместе с черными волосами превращали смазанное поворотом лицо в безвозрастное пятно света.
Взрослого представительного мужчину по центру я видел впервые.
– Невозможно, – сказал психиатр, измученно, как на допросе. – Госпожа Обержин никогда не причинила бы вреда своим детям.
– Насколько показал августинианский благотворительный бал, – живо откликнулась толпа, – заболеванию госпожи Обержин было далеко до ремиссии. Вспомнить хотя бы, как она…
Мужчина в центре мягко поднял руку:
– Это не имеет отношения к дискуссии.
Люди зашепталась. Кто-то хмыкнул.
– Как скажете, господин Бернкастель, – насмешливо покорилась толпа.
Я пригляделся. Сдержанная поза, шелковая проседь в висках и простой официальный костюм. Нет, я по-прежнему не узнавал спокойного, под стать голосу, лица мужчины в центре трибуны, но вот имя…
– Бернкастель… – повторил я, вспоминая. – Слушай, а это не тот, который…
Я обернулся к стоящей рядом Ариадне и чуть не выругался.
– …советник госпожи-старшего-председателя…
Ариадны рядом не было.
Я растерянно огляделся. Лак Бернкастель, точно. О нем поговаривали Минотавр с Мару. Будто бы все дороги к госпоже-старшему-председателю вели через Лака Бернкастеля – энтропа, которого она держала при себе, как в древние-добрые. По крайней мере, официальные дороги: встречи, переговоры и прочее. Неофициально же, я не сомневался, госпожа-старший-председатель могла самостоятельно устроить себе любую встречу. Иначе куда еще могла деться Ариадна?
– Господин Бернкастель, вопрос к вам, – продолжила толпа. – В прессе эту драматическую череду потерь называют не иначе как «Падение дома Обержинов». Меньше чем за сутки не стало целой семьи. Так кому же это по-настоящему выгодно?
Лак Бернкастель снова поднял руку. С таким жестом, наверное, выходят на одичалую лошадь. Толпа замолчала, но это была нехорошая, хищническая тишина. Он тоже молчал. Наверное, считал.
– Вам, – наконец сказал Лак Бернкастель. – Вам это выгоднее, чем нам, господин Бенгель. Остальным желающим могу ответить в индивидуальном порядке.