Футарк. Третий атт
Шрифт:
— А кактусы? — спросил я с замиранием сердца.
Смитессон был мошенником, но он тоже коллекционировал кактусы. Представить только, что творилось бы у меня на душе, если бы мою оранжерею уничтожили столь варварским образом!
— Кому они нужны? — удивился инженер, совсем как та хорошенькая цветочница. — Там, наверно, и остались.
— Хм… Надеюсь, наведаться туда не возбраняется?
— Нет, конечно. Только не на ночь глядя, там стекла полным-полно, а уже темнеет. Этак и изрезаться недолго. Ребятишки как-то там играли, так один на осколки упал, доктор еле-еле ему руку спас.
— Да, пожалуй,
И правда, чем еще заняться? Сперва я думал напроситься на прием к губернатору, но отринул эту идею. Что я могу ему сообщить? Намекнуть, что знаю о дельце Варгаса и Смитессона, перешедшем в руки Санчеса? А доказательства? Смитессон далеко, Варгас будет отпираться — ему здесь еще жить и растить детей, так что против властей он не пойдет, не тот характер. Другое дело, если бы ему вовсе нечего было терять, но и то сомневаюсь, чтобы он открыто сознался в содеянном. Одно дело слухи, другое — прилюдное признание, после такого уже не отмоешься…
Словом, у губернатора мне пока делать нечего. Объясню ситуацию консулу, пускай сам разбирается с Санчесом, задействует рычаги власти и все в этом роде, ему лучше знать, как это делается. Причину народных волнений я установил, этого, по-моему, вполне достаточно.
Пока же я дожидаюсь обоза (ведь интересно взглянуть на этого таинственного Стрелка хотя бы издали), можно наведаться на развалины асьенды Смитессона. Вдруг какой-нибудь из его питомцев выжил?
— Доброй ночи, сеньор, — прервал мои рассуждения Атль, коснулся полей шляпы и повернул направо.
— Доброй ночи, — отозвался я и отправился в гостиницу.
Инженер оказался прав. Диего, принесший мне поутру выстиранные и отутюженные рубашки и горячую воду для бритья, сообщил, что слуги шушукаются: приезжий гринго (то есть я) не просто гринго, а великий белый шаман. На мой вопрос, с чего они это взяли, Диего ответил, что еще с раннего утра доктор Алонсо самолично объехал пациентов в городе и разослал мальчишек по окрестностям, чтобы предупредить людей — нынешняя напасть вовсе не малярия, зараза похуже, и бороться с ней надо иначе, к тому же нужны меры предосторожности. Ну и, как честный человек, сказал кому-то, что надоумил его приезжий гринго, сеньор Гонсалес с семейством и инженер Атль тому свидетели. Слухи разнеслись мгновенно, чего и следовало ожидать.
Сам Атль тоже не молчал, потому что, не успел я позавтракать, как Диего принес свежую сплетню: вокруг поговаривают, что все несчастья от водохранилища, поэтому надо его изничтожить. Только не сходу, потому что так до беды недалеко, надо понемногу спускать воду, а потом уж разбирать плотину. Да разве же губернатор даст разрешение?
В общем, Кампочита бурлила. Я бы сравнил это бурление не с перегретым паровым котлом, который вот-вот не выдержит давления пара и взорвется, а с кастрюлей, в которой кипит вкусное варево. Пока это еще только кипяток да ингредиенты, но когда они сварятся, получится хороший суп. В смысле, подходящее решение. Во всяком случае, я искренне на это надеялся.
Покончив с завтраком, я решил, что хватит мучиться по такой жаре в костюме, и послал Диего за одеждой. Через четверть часа он вернулся вместе с портным. За портным двое подмастерьев волокли груды разноцветных рубашек, расшитых жилеток, роскошных штанов для верховой езды… Хорошо еще, сапоги у меня были свои. Впрочем, я все равно не удержался и купил новые, когда следом за портным заявился сапожник.
Выглядел я в местном наряде крайне колоритно, особенно когда залихватски повязал на шею алый платок и надел сомбреро. Поглядев на себя в зеркало, я решительно вставил карий глаз вместо голубого. Если меня тут сочли шаманом, пусть убедятся воочию, что были правы!
Кажется, своим появлением я произвел фурор. Какая-то пожилая служанка выронила корзину с покупками (спасибо, не с яйцами), точильщик чуть не чиркнул по точильному кругу пальцем вместо ножа, словом, много кто провожал меня взглядом. В особенности мне льстило внимание юных сеньорит и молодых сеньор. Хотя и служаночки попадались очень даже хорошенькие…
Тут я подумал, что мне не хватает усов, чтобы молодцевато их подкручивать, кося на южных красавиц карим глазом, ухмыльнулся и поехал дальше. Диего, которому от моих щедрот тоже перепал новый костюм, следовал за мной. Ему тоже доставались заинтересованные девичьи взгляды, и то сказать: слуга при таком важном сеньоре — это не какой-то голодранец!
Уже на выезде из городка я повстречался с сеньором Гонсалесом в сопровождении небольшого отряда. Был он в форме, должно быть, направлялся в участок или в ратушу. Мы вежливо раскланялись, и он, проморгавшись при виде моих глаз, спросил:
— Решили прогуляться, сеньор?
— Да, пока еще не слишком жарко, — ответил я. — Не помню, упоминал ли я, но у меня точно такое же хобби, как у недоброй памяти Смитессона — я, видите ли, коллекционирую кактусы.
Гонсалес посмотрел на меня с явным недоверием и ткнул пальцем через плечо:
— Вон, полная пустыня этих колючек.
— Это опунции и цереусы, ничего интересного, — посетовал я. — Но, будем надеяться, мне удастся отыскать какую-нибудь редкость.
— Удачи, — не без иронии пожелал Гонсалес. — Оружие при вас, я надеюсь? Будьте осторожнее: Стрелка вчера видели в окрестностях Кампочиты. Видно, присматривается, где ловчее напасть на обоз.
— Уже известно, когда он отправится?
— Конечно. Завтра рано поутру. Сами понимаете, — он усмехнулся, — слухом земля полнится.
— Еще как понимаю, — вздохнул я. — В таком случае, до завтра, сеньор!
— Увидимся, — ответил Гонсалес и поехал прочь. Вооруженные полицейские направились за ним.
— Эх, вот так конь у него! — вздохнул Диего, проводив его взглядом. — Конюхи сказали, сеньор Гонсалес выписал его чуть ли не из Андалузии! Правда, хорош, сеньор?
— Да, редкой красоты животное, — согласился я.
Под седлом у Гонсалеса был вороной жеребец, похоже, в самом деле андалузской породы: очень уж характерный силуэт. Я не слишком хорошо разбираюсь в лошадях, но у лорда Блумберри имелся гнедой андалузец, а общаясь с этим в высшей степени достойным господином, трудно не запомнить хоть что-то из его историй о лошадях. Словом, вороной Гонсалеса, судя по компактности корпуса, широкой груди, чуть приподнятому крупу, коротковатой на первый взгляд шее, роскошной гриве и хвосту, особой грации движений, свойственной испанским лошадям, был если не чистокровным, так уж полукровным точно.