Футболь. Записки футболиста
Шрифт:
Итак, я покинул борт огромного корабля под названием «ЦИТО» с надеждой на то, что вернусь в команду, но позвоночник, растянутый теперь, как гармошка, садился на место и, если до вытяжки у меня была локальная боль, то теперь болел весь столб. Я при хромал с палочкой домой к матери, которая, конечно же, расплакалась: «Доигрался, добегался…» Но матери есть матери, только им мы нужны любыми, лишь бы не мертвыми. Я лег на диван и целый день пролежал на спине, глядя в потолок. За окном гудел стадион, на котором я вырос, на котором забил свой первый гол. Там шла игра. Но потом я понял — игра шла во мне, целый день. Она шумела во мне, как дождь, как лиственный лес, гася боль. На следующий день я показался в родном городе. Мои бывшие завистники были очень приветливы, даже предлагали устроить на работу — вот, теперь ты наш, как мы… А ведь помню, как они ходили за мной по городу, подлавливали на танцах, кулаки их поигрывали, хотели бить за то, что я попал в команду мастеров, а один из них — нет… Сейчас это кажется такой дуростью, но тогда… Для меня началась другая жизнь.
Утром некуда спешить, днем — спи, сколько хочешь, пей, сколько хочешь, с кем хочешь. Команда города Владимира — «Трактор», в надежде, что вернусь играть, высылала мне в Крым деньги в течение года, пока я был на больничном. Здесь-то я и разложился. Первое время просыпался в холодном поту — как это, все кончилось? Что теперь? Организм, привыкший к неравномерным, рваным нагрузкам требовал их и по принципу обратной связи: диктовал скачки и падения давления, сердцебиения. В общем, организм продолжал по инерции жить под футбольными нагрузками, но их не было, была подкорковая зависимость — я прыгал, бегал, забивал, хотя я спал, ходил и думал
Хотя помню, что ловил себя на романтике глупой и оправдательной: мол, молодой футболист, талантливый, не выгнали за бездарность, а травма, «ушел из футбола из-за травмы» — это станет потом привычным штампом. А тогда многие жалели, да и сам себя жалел, боль казалась сладкой, да и женщины любили, как всегда, драматических героев. Игра, все это было игрой, и научил этому меня Его Величество Футбол. Я был от природы не таким, а тут стал раскованным, нагловатым. Да что мне встать и сказать на людях то, что хочу? Да ничего. Я привык, чтоб на меня глазели тысячи, я привык продавать свои жесты. И тянуло во все тяжкие. Если пить, так по-гусарски, таскаясь из ресторана в ресторан, иногда по пьяни залетая в другой город с друзьями и к друзьям. А ведь был мальчиком совсем не таким, стеснительным, даже не представлял себе, как это я могу куда-то уехать и жить в другом городе. А тут — весь мир, вся страна — квартира. Нет, не такого хотелось, и не таким себе мечтался в детстве — хотелось быть точным, сосредоточенным, проводить физические опыты и открывать мир другим, а тут… Растащил меня футбол, раскачал, расплескал, раздел до крика, до боли, и зачем мне только это нужно? Пройти через такое и — к ничему. Ведь замысел был проще, а теперь вон как нужно ковыряться, чтобы хоть что-то сообразить вновь…
Второй тренер одесского СКА — Эдуард Масловский сидел на верхотуре небольшого армейского стадиона и курил сигарету за сигаретой — перед ним на поле шла футбольная бойня новобранцев из всех украинских команд мастеров за всего лишь пять-шесть мест в дублирующий состав. Остальные будут играть за клубную команду на первенствах области, города или служить в спортроте. Двадцать два лысых, бывших местных кумира, лезли из кожи вон, чтобы понравиться Масловскому. Перед этой схваткой он зашел в раздевалку и сказал опешившим гладиаторам: «Ну, надо биться так, чтобы искры летели, а я буду прикуривать от вас, салабоны…» Хотя надо сказать, что в такие переделки попадали и уже поигравшие футболисты, которых прятали от армии местные тузы через институты, военкоматы и т.д. Но когда они становились ненужными, то их просто сдавали через тех военкоматчиков и поэтому некоторые попадали на такие пробы уже на шестом или восьмом году с момента призыва. Можно себе представить, как не хотелось служить уже в довольно солидном возрасте с винтовкой в руках, а не с мячом в ногах…
Вообще игры в командах мастеров между собой за место в составе часто практикуются: двусторонки — основа на дубль. В дубле, помимо молодых игроков, всегда есть небольшая группочка людей, которые и не проходили в состав, и в то же время по своему классу были выше молодняка. Так вот, у них всегда были обиды на тренеров, на игроков за не то место, за недоданное начальством, и играли они всегда остервенело, часто калеча игроков основного состава. Самым верным способом была отдача мяча в стык, в борьбу. Это вроде и случайно, и всегда трудно различимо. Но иногда такие игры и открывали игроков, и они добивались своего места в составе. А у каждой команды и у каждого тренера были свои методы — одни подолгу выдерживали игрока в дубле, зачастую засушивая его, и он, если его подпускали в большую игру, мандражировал и затем исчезал вообще. Но у иных все складывалось иначе. Помню, как в «Локомотив» пришел из Курска Володя Басалаев. Его начали ставить за дубль, пробуя на всех местах, хотя играл он за родную команду на правом краю. Он никак не заигрывал, хотя бежал хорошо, был цепок, настырен. Потом он долгое время играл у Бескова в «Динамо» правым защитником и даже сыграл одну игру за сборную страны против шведской сборной. Но его приход в большой футбол, на мой взгляд, случаен, хотя и закономерен по-своему. Он уже даже поговаривал о переходе куда-то, где ему найдется место. Надо сказать, к его чести, самоуверен был до крайности. Мы с моим любимым другом по «Локомотиву» Аркадием Николаевым посмеивались над ним, после того как он признался нам, что его приглашают в Орел. Но как он это сказал: «Вот, суки, обнаглели, в Орел приглашают…» Аркадий, который был и чемпионом страны в московском «Динамо», и широко известным футболистом, повидавшим в футбольной жизни, сказал мне о нем тогда: «Во, дает, в Орле еще заиграть надо». Но Володька верил очень в свою звезду, и она его не подвела. Помог ему, правда, случай. Мы жили тогда с ним в одной комнате на улице Подбельского. После игры дубля мы могли с ним остаться в Баковке на сборе, но я спешил на свидание и назавтра пришел на стадион «Динамо» посмотреть основной состав. Каково было мое удивление, когда я увидел в основном составе Басалаева. Оказывается, Аркадьев оставил впритык для игры троих нападающих. Неожиданно заболел Валентин Бубукин. Володя Басалаев был случайно под рукой. Борис Андреевич не стал переставлять никого не на свои места, а ввел в состав Володю. Он сыграл не ахти как — царапался, старался, но и, ничего не совершив грандиозного для первого выхода, ничего не испортил. С тех пор он уже как бы считался заигранным за основу, а когда пришел в «Локомотив» Константин Бесков, он сразу угадал в нем хорошего защитника, в качестве которого и забрал его с собой при переходе через год в «Динамо», вместе с Гершковичем и Козловым. С ним связана еще одна смешная история. Мы как-то ехали домой после тренировки. Тогда на Подбельского трамвай ходил от метро «Сокольники». Мы вышли с Басалаем, а его так все называли в команде, и двинули в сторону трамвайной остановки. Вдруг мы увидели, что у попутных ворот стоят две хорошенькие девицы. Мы, естественно, остановились и начали их кадрить. Но, оказывается, они были подсадными уточками, ибо в тот же момент из сокольнического двора выкатили четыре огромных жлоба и окружили нас: «Так, — говорят, — к нашим девочкам пристаете, сейчас паяльники будем чистить…» Володька сразу сообразил, в чем дело, и показал мне глазами, мол, рвем когти, и пока я пытался что-то вякать, он сделал такие ноги, что я остановился, совершенно растерянный под смешки отнюдь не великолепной четверки. Один уже звезданул ногой мне под зад и я приготовился… Даже не знаю — к чему. Так оно и оказалось. Следующий удар пришелся в мою спортивную сумку, набитую потной футбольной амуницией. Она раскрылась и оттуда выпали настоящие футбольные бутсы «Адидас». «О, ты что, в футбол играешь? И за какую команду?» — спросили жлобы. «Да, за «Локомотив»», — испуганно ответил я. «А кореш твой чего так рванул?» «Да рывок отрабатывает», — пошутил я. И понял, что ситуация смягчилась, вслед за бутсами они увидели в сумке настоящую футболку «Локомотива» с белой вставной полосой по центру и настоящим номером из тонкого фетра — это было тогда фирменно. Через несколько секунд уже началась травля о футболе, расспросы, и они пошли меня провожать до самого дома, болтая о разном. Володька уже крепенько спал. Мы с ним тогда немного повздорили, я считал, что он меня бросил, а он сказал, что у меня плохо с реакцией. И то и другое было верно, потому что, если бы не случайный удар в мою сумку, то я был бы жестоко побит из-за нашего интереса к незнакомкам сокольнического района.
Дублирующие составы команд высшей лиги были хорошей школой для футболистов. Особенно, если они приходили из команд класса «Б», наигравшись в жесткий, мужицкий футбол, пооббились, как говорили тренеры. Иногда нужен был годик, чтобы заиграть в составе, иногда больше. Вообще были игроки, которые заигрывали сразу, а были и такие, которые меняли несколько команд, прежде чем раскрыться. Дубль и основной состав были как сообщающиеся сосуды. В дубле тренер мог экспериментировать.
Игроки, получившие травмы, потихоньку залечивали их и были снова готовы к главным играм. Почти все старшие тренеры ездили смотреть дублеров, хотя верховодили там вторые. На игры дубля ходило тогда в Москве немного народу, но на выезде, где и вторые составы играли на центральном стадионе, порой коробочка была полна. Никогда не забуду игры в Минске, Ташкенте. Это были игры дублеров, которые шли в турнирной таблице на первом, втором местах, и фанаты шли валом. В Баку я был свидетелем триумфа Бориса Аркадьева. До «Локомотива» Аркадьев работал с «Нефтяником», и команда заняла место в пятерке впервые. Аркадьев вышел на беговую дорожку, чтобы идти к местам для тренеров и запасных, пригласив меня сидеть рядом с ним, готовым к игре. «В случае чего — выходишь», — сказал он. Весь сорокатысячный стадион поднялся и начал скандировать — «Аркадьев, возвращайся». Борис Андреевич снял свою вечную шляпу и долго помахивал ею болельщикам. Наконец, началась игра, которая закончилась драматически. Дело в том, что за «Нефтяник» начал снова играть вернувшийся из «Арарата» Эдуард Маркаров. Фаны «Нефтяника» не могли ему простить переходы туда-сюда, да плюс Эдик по национальности армянин — Маркарян. Малейшая его ошибка — и бакинский стадион шипел на этого великолепного футболиста, как жаровня с углями, в которую попадал уксус. При счете 1:1 был назначен пенальти в наши ворота. Бил Маркаров. В воротах стоял Слава Поляков, здоровый блондин по кличке «Дьюла Грошич» — был такой выдающийся венгерский вратарь. Стадион затих. Маркаров разбегается и неожиданно бьет тихо, чуть в сторону от нашего «Грошича». Слава сгруппировался и легко взял мяч. Что тут началось на стадионе! «Предатель! Долой с поля!» Приближался конец игры, и у входа в раздевалки сгущались тучи и милиция. Что же случилось? Дело в том, что Эдик Маркаров был из тех великих малышей, он играл за счет техники, сильного рывка с места, на пятачке он мог накрутить защитников пачками, ему нужна была хорошая опора. Футболисты обычно в таких случаях большое внимание уделяли бутсам, точнее шипам. Шипы тогда делали из кожи, пробитой гвоздями, или дюралевыми. Но главное — задние шипы должны быть выше остальных, чтобы ступня была бы не параллельна земле, а под небольшим углом к ней, пятка выше, носок ближе к полю. Скажете, что за милиметровщик? Но все это очень важно, особенно для футболистов высокого класса. Это как те песчинки, которые разрывают жерла орудий. Так вот, у Эдика не получился удар из-за того, что он цепанул задними высокими шипами землю и мяч полетел разминать вратаря.
Когда обе команды — а матч закончился вничью — стали подходить к раздевалкам, то люди лезли на нас всех с кулаками, милиция, взявшись за руки, еле сдерживала толпу, в адрес Маркарова летели угрозы и камни. И вдруг из оцепления вышел милиционер в звании майора и, подойдя к Эдику, плюнул ему в лицо. Тут же майора скрутили его сослуживцы, подбежавший полковник сорвал с него погоны и его увели куда-то. Мы проскочили в раздевалки кое-как, а в отрытые окна (стояла дикая жара) сквозь решетки летели плевки, мат. Эдик начал психовать тоже. Он снял бутсу и запустил ею прямо в окно, в сторону обезумевших фанов. Вывезли нас поздно вечером и тайком отвезли в гостиницу, а Маркарова, вероятно, спрятали, пока народец не поостыл. Так что с массовым сознанием шутки плохи, особенно на южных стадионах, да, как время показало, и на северных, трагедии и драмы с болельщиками в Англии, Германии доказали это.
Тот, кто надолго застревал в дубле, закисал, о нем забывали. Мне довелось поиграть в необычных дублерах. Дело в том, что основной состав весь сезон был на грани вылета и в конце концов покинул высшую лигу. Дубль же все время шел в лидерах. Мы драли дубли армейцев, «Спартака», московского «Динамо». Не могли только обыграть молодых киевлян. Осенью они были чемпионами, мы заняли второе место. Лучшими забивалами у нас были Головкин и Голованов. Потом они немного поиграли и за основу. О команде нашей стали пописывать, как о надежде «Локомотива», но пришел Бесков и сделал все по-своему, но хорошо, команда заиграла, только с другими надеждами. Такова судьба дублеров — они сильно зависят от обстоятельств. И это несмотря на то, что некоторые игроки основного состава подшучивали: «Ну, что, опять выиграли, у вас и в состав не пройдешь…» Киевский дубль был составлен из игроков, которые на следующий год уже стали чемпионами, — Мунтян, Круликовский, Бышовец… Надо сказать, что явление Бышовца было феноменальным, с тех пор как Маслов стал его подпускать в «основу», в 65-ом. Его сразу отличала безоглядная игра вперед с мячом. Такой игрок редок вообще. Когда он получал мяч, то не искал обходных путей к воротам, не обстукивался в стенку с хавами, не таскал мяч поперек поля, он шел прямо на защитников, держа мяч в ногах, чуть кривоватых, клешнеобразных. Подступиться из-за этого к нему было трудно. Он же, понимая это, еще и заманивал защитников, чуть отпуская и тут же выхватывая мяч из-под ног, набегавших на него, так что, обескураженные, они сажались на жопу и только оглядывались. Толя же, и качая корпусом, и протискиваясь корпусом, при этом не упуская контроля над мячом, буквально вгрызался в тонкие щели меж защитников, сея панику, неразбериху, и неожиданно бил с любой точки без подготовки. О, это был выдающийся игрок, именно игрок — рискующий, временами бесшабашный, смелый, делающий все с мячом на большой скорости. Он бил незаметно для вратарей. Если тебе приготовят мяч и положат на ногу, то ты и забивал. Но если вратарь видел подготовку к удару и сам момент замаха, то практически он всегда брал пробитый мяч. Но вот бить почти без замаха, из самых трудных положений, стоя, например, спиной к воротам, с ближней ноги или в толпе, где твоему рычагу не дадут размахнуться, — вот это класс. Таких боялись и ненавидели вратари, ибо они из них делали клоунов. От такого игрока можно было пропустить и между рук, и между ног или, как мы тогда говорили, — между ушей. Таким нападающим был Анатолий Бышовец. Ценой за неимоверный талант стал ранний уход (в 28 лет) из футбола и четыре вырезанных мениска. Но после Эдуарда Стрельцова, я смело могу сказать — в нашем футболе такого центрального нападающего не было. Он тренером стал в дальнейшем хорошим, видно, что футбол для него не случайность. А ведь сколько талантливых игроков пропадали потом в никуда, и опыт их исчезал бесследно — либо пропивался, либо жирел на тахте почета и самоуважения. Зато серенькие тренеры, бывшие средние игрочки, воспроизводили себе подобных. От этого страдал и футбол, и сами игроки.
Дубль иногда превращался и в отстойник, где некоторые заканчивали, некоторые готовились к переходам в дальние командочки — катать за хорошие бабки, но не знаменито. В дубле можно было себе кое-что позволять, внимание было к тебе не ахти какое, хотя все по большому счету зависело от тебя. Ведь чем велик футбол? Неподкупностью самой сущности игры. Ведь в «основу» по блату не поставят, ведь в команду по блату не возьмут и по блату же не пригласят в сборную. Вот когда ты становишься «одним из», тогда и начинаются соблазны. Можно и игрушку продать, можно и сачкануть, можно и тренера послать… Но это все поведенческие мотивы, а к самой футбольной сути они не имеют никакого отношения. Однажды мы были наказаны очень неожиданным случаем за такую вот измену себе и футболу. Улетали как-то из Ташкента осенью. Настроение было хорошее — основа сыграла вничью, дублем мы шлепнули «Пахтакор». В аэропорту вдруг оказалось, что шестнадцать билетов есть на один рейс, а остальные — на два часа позже. Начальство, собравшись в кружок, решило — основной «Локомотив» улетает к женам побыстрее, а нас, двенадцать человек, во главе с врачом команды и вторым тренером отправят домой вторым самолетом. И они улетели. Что делать нам, молодым и победившим, без глаз Бориса Аркадьева? Ну, конечно же, мы пошли в ресторан. Лагман, узбекское сладкое вино и тягучая осенняя жара сделали свое дело. Вскоре на скамейках, прямо перед взлетно-посадочной полосой, положив ноги на сетку с мячами, мы уютно закемарили. Нас разбудил страшный грохот турбин выруливающего прямо на нас «Ту-104». Но самое ужасное, что когда самолет остановился, то по его трапу начала спускаться… наша, улетевшая четыре часа назад команда во главе с Борисом Андреевичем Аркадьевым. Они пошли прямо на нас. Естественно, мы были заметно поддавшие, а наш второй тренер и совсем был на бровях. Уже слышалось чеканное слово Аркадьева: «И это — советский педагог», — и тявкающее — начальника команды: «Запакую в армию». Конечно, мы спалились круто — с кого сняли зарплату, кого отчислили. Но главное не в этом, главное было в новости — самолет вернулся назад, пролетев два часа в сторону Москвы, из-за того, что в этот день снимали Никиту Сергеевича Хрущева и всем самолетам гражданской авиации, поднявшимся в воздух, было приказано вернуться в порты вылета. Вот так политика входила в наше наивное футбольное дело.
Мы и представить тогда не могли, насколько надолго и насколько мертвяще. Говорят, что когда первое лицо страны поднимается в воздух, то всем остальным пернатым дают указание сменить курс и идти на посадку, ждать пока ОНЕ не приземлятся где-нибудь в Крыму или в Бомбее. Одной из самых достоверных версий гибели в 1975 году команды «Пахтакор» было именно то, что самолетам уже на большой высоте и слишком поздно был дан указ о возвращении, потому что наш дорогой Леонид Ильич отправлялся на юг, отдыхать. Вот так мы им мешали жить не только на земле, но и в воздухе.